Властелин видений
Шрифт:
Глеб нахмурился:
– Королькова, брось понтоваться. Мы же с тобой старые боевые товарищи.
– Вот как? Это в таком качестве ты приглашаешь меня в ресторан?
Глеб поморщился:
– Кать, опять ты.
Несколько секунд Катя вглядывалась в его лицо, потом вздохнула и сказала:
– Нет, Орлов. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ложиться с тобой в постель. Был бы ты приличный парень, а ты… – Она не закончила фразу и потянулась за соком.
– Ну, и кто же я? – прищурился Глеб. – Договаривай.
– Ты? – Катя
Глеб усмехнулся.
– Не слишком-то лестно.
– Зато правда.
Некоторое время Глеб сидел молча, исподлобья поглядывая на Катю. Потом сдвинул брови и сердито проговорил:
– Нам принесут когда-нибудь кофе? Эй, официант! У вас там что, тихий час?
– Перестань, – зашипела на него Катя. – Ты чего такой бешеный?
– Да ничего. Просто не люблю нерасторопных официантов. Набирают по объявлениям…
От стойки отделился официант в желтой футболке с красным логотипом бара. В руке он нес поднос с двумя чашками кофе.
– Ну, наконец-то, – ухмыльнулся Глеб. – Дождется он у меня чаевых, как же.
Официант подошел к столику и уже хотел поставить белые чашки с кофе на стол, но вдруг обо что-то споткнулся. Одна из чашек повалилась набок, и горячий ароматный напиток выплеснулся Глебу прямо на рукав пиджака.
– Ш-ш-ш! – зашипел Глеб и затряс рукой. – О, боги! Какого хрена ты делаешь, приятель!
– Простите, – пролепетал официант. – Я всё вытру.
– Да уйди ты! – Глеб оттолкнул официанта локтем и задрал промокший рукав пиджака и водолазки, чтобы оценить масштаб разрушений. На предплечье красовалось красное пятно ожога. Но не это заставило сердце Глеба сжаться от испуга и внезапного приступа тоски. Чуть выше пятна от ожога на предплечье красовались узкие белесые шрамики. Их было шесть.
– О, боги… – прошептал Глеб и медленно поднял взгляд на официанта.
Сверху на него смотрела безобразная рожа упыря. Упырь отшвырнул поднос и, выставив желтые когти, бросился на Глеба.
– Нет! – закричал Орлов – и проснулся.
2
Вокруг был полумрак, лишь чуть-чуть подсвеченный бледным светом, льющимся в крохотный квадрат окна под потолком. Плотно утоптанный земляной пол, покрытый полусгнившей соломой, по углам – светлая наледь, прямо перед глазами – железные прутья клетки.
До боли знакомый интерьер. Перед клеткой в земле – черная воронка, что-то вроде сточной ямы.
Руки Глеба были скованы, а от оков к железному кольцу в стене вела цепочка. Всё ещё сонно моргая глазами, Глеб машинально подергал цепочку, проверяя кольцо на прочность.
– Исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня, – услышал он рядом негромкий старческий голос. – Не сплю я и сижу, словно одинокая птица на кровле. Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами. Дни мои – будто уклоняющаяся тень…
Глеб повернул голову на голос и увидел за прутьями решетки узника. Это был длиннобородый старец-богомолец, одетый в сильно заношенный сермяжный кафтан.
Глеб приподнялся на соломе и потер ладонью затекшее плечо.
– Давно я тут? – спросил он у старика.
– С утра, – ответил тот.
– А сейчас что?
– Часа три пополудни.
Глеб поднялся на ноги и сделал несколько резких движений, разгоняя кровь по озябшему, окостеневшему телу. Рана от ядовитой стрелы чуть побаливала – впрочем, серьезной она не была. Сонное зелье. Его просто хотели усыпить. И, судя по всему, у них это получилось.
А кто такие эти «они»?…
Продолжая разогреваться, Глеб задумчиво нахмурился. Последнее, что он помнил, это лесную дорогу и перепутье… День был хороший, солнечный, и настроение у Глеба было приподнятое. Ну, конечно, приподнятое. Ведь он возвращался из Гиблого места. Целым и невредимым!
А потом? Что было потом? Кто пустил в него отравленную стрелу?
Глеб напряг память. Чёрт возьми, да откуда же он может знать, кто пустил в него стрелу?! Ублюдки напали сзади. Вероятней всего, засели в вересовых кустах – близ распутья этих кустов много, целые заросли.
Перед клетками кто-то зашевелился и засопел. Только сейчас Глеб увидел, что у темного прохода, в углу, сидит на лавке охоронец. В броне, в шеломе, с кинжалом на боку. Сидит, опершись руками и щекой на бердыш, и дремлет, пришлепывая толстыми губами.
Глеб вновь взглянул на клетку старика. Теперь он заметил еще двух узников. Один, крупный, чернобородый, лежал на соломе, кверху лицом, и негромко похрапывал во сне. Второй сидел в дальнем углу клетки, и лица его Глеб не разглядел.
– Кто твои соседи? – спросил Глеб у богомольца.
– Этот вот… – богомолец кивнул на человека, сидевшего в дальнем углу клетки, – …Толмач. А тот, что спит, разбойник.
– Разбойник? Не повезло тебе с соседством, старик.
Богомолец посмотрел на спящего чернобородого мужика и улыбнулся.
– Да нет, он добрый. Уставший только. Его уже два дня пытают. Зубы выбили, ногу перешибли. Крест вон на груди выжгли.
– Крест? – удивился Глеб. – Он что, христианин?
Богомолец качнул головой.
– Нет. Он из ваших, язычников.
– А зачем тогда крест?
– Готовили для меня. Да я, вишь, стар и немощен. А дрова на разогрев уже потратили. Вот и прижгли его – не пропадать же добру.
Глеб усмехнулся:
– Бережливые, гады. – Он снова поежился и принялся растирать ладонями цепенеющие от холода бока, тихонько напевая:
Нам разум далСтальные руки-крылья,А вместо сердца —Пламенный мотор…– Эй, полонец! – пробасил из своего угла верзила в броне. – Заткни хавало, пока я тебе зубы не пересчитал.