Властелин времени
Шрифт:
— Ну, выходи! — грубо скомандовал человек из шайки, погубившей большинство землян. — И не говори, что тебе страшно. Ты должен умереть, я заманил тебя сюда, чтобы скрыть все улики. Надеюсь, теперь ты узнал, кто я?
Иосиф похолодел (да, теперь он узнал «князя тьмы»), но в следующую секунду самообладание вернулось к нему, — он изо всех сил толкнул негодяя в бездну. Раскинув руки, тот скрылся в черном пространстве. Но шланг удержал, и он вновь очутился на площадке, схватил Иосифа и попытался выбросить его наружу.
Некоторое время они боролись на площадке, нанося друг другу удары, но бандит был опытней: стоило
— Щенок, — орал бандит. Иосиф ясно видел его за толстой стеклянной дверью. Грим съехал с его потного лица, выявив знакомые отталкивающие черты. — Пока вы раздумываете, как с нами бороться, мы уничтожаем наиболее решительных из вас. Там, где речь идет о власти над миром, не может быть колебаний!
С этими словами он выхватил из-за пояса нож, перевел на нем рычажок, и нож внезапно превратился в раскаленное лезвие. Нет, это было жало плазмы, и этим жалом он тотчас перерезал шланг.
Иосиф сразу почувствовал, что лишился кислорода. Он задержал дыхание и подтянулся почти до самой двери, рассчитывая, что бандит откроет ее.
Тот, действительно, вновь распахнул дверь камеры. Но в грудь Иосифу ударила мощная газовая струя из пистолета, он полетел в бездну, теряя сознание, и огромная станция, светя иллюминаторами, медленно проплыла над ним…
14
За Балеарскими островами галера три дня шла на веслах — держался полный штиль.
При палящем солнце и команда, и гребцы-висельники, и немногочисленные пассажиры постоянно испытывали жажду, так что капитан забеспокоился, хватит ли до Чивиты-Веккии запасов пресной воды.
Духота была нестерпимой, особенно под верхней палубой, где работали гребцы, — оттуда исходило зловоние.
«Сколько же их там?» Иосиф заглянул в синеватую полутьму: каждое весло обслуживало два человека, восемь весельных пар требовали тридцати двух человек. Плюс старший гребной команды и надсмотрщик.
Мерцали глаза, мерно раскачивались голые торсы, звенели цепи…
Иосиф был слугою юной дочери графа Учелло, целый год прогостившего у короля Фердинанда. Граф приходился королю родственником по жене, король сулил хорошую должность, но внезапно скончался при самых загадочных обстоятельствах. Новый король, взошедший на престол после кровопролитных волнений, не пожелал видеть при своем дворе венецианца, все богатство которого составляла очаровательная дочь.
Иосифа служба не обременяла: к юной графине была приставлена еще одна служанка — она заботилась о ее платье и столе, — Иосифа держали на побегушках, но ему доставляло удовольствие оказывать услуги доброй и кроткой 14-летней девушке.
Сознавая временность своей службы, Иосиф забавлялся, вел подчас раскованные разговоры с графом и держался весьма смело по отношению к юной графине.
Час назад он написал ей записку, в которой признавался в искренней любви. И как было не любить это очаровательное, добрейшее создание, высоко и трепетно верившее в божий промысел и божью защиту?
Иосиф слонялся по
— Зовет госпожа!
Иосиф вошел в крохотную каюту.
Юная графиня сидела на койке, держа на коленях книгу, и обмахивалась веером. На ней было голубое платье со множеством складок. Она старалась придать своему лицу строгое выражение, но получалось плохо: глаза графини смеялись. Иосиф видел это, но не подавал вида: знал, что госпожа считает долг высшей заповедью благородного человека. Долг и еще достоинство, которое должно во всякий час оттенять долг.
— Удивительно, как много мух на этом корабле.
— Не заметил, госпожа, — Иосиф пожал плечами.
— Кто не гребует, тот не боится бога, — подняв брови, сказала графиня.
— Чего же гребовать? На корабле обычно много протухшей солонины, — ею кормят гребцов. А мухи любят порченое. Они ничего не понимают в поварском искусстве.
— Ты держишься со мною недопустимо вольно. Запомни, гордыня до добра не доводит… Я получила твою записку. За дерзость тебя, конечно, следует крепко высечь… Но я простила, приняв во внимание хороший слог твоего письма… У какого монаха ты учился грамоте?
— Меня учило, моя госпожа, множество учителей. Я окончил девять полных классов средней школы в одном из столичных городов Европы…
Графиня закрыла лицо веером.
— Да ты настоящий шут! Твои слова и поступки порой просто забавны. Ты говоришь, тебя учило несколько учителей, отчего же ты столь невежественен? Ты не умеешь толково отвечать на вопросы, застегиваешься не на все пуговицы и ходишь, запустив руки в карманы. А порою и насвистываешь. Так не держат себя грамотные люди… — Тут она, сколько ни крепилась, не выдержала и расхохоталась… — Вот тебе, шут, шутовской вопрос: много ли чертей могут сесть на кончик иголки, которой вышивают икону?
— Я не верю в силу иконы, моя госпожа. Я не верю в бога. Его нет. Мы хотим, чтобы он был. И было бы, пожалуй, хорошо, если бы он был. Но его нет. Человек сам отвечает за все, что происходит на земле. И ему не на что опереться, кроме как на правду.
Графиня нахмурилась. В серых глазах сверкнули лучики неподдельного гнева.
— Замолчи, несчастный! Тебя надо распять на кресте!.. Кто дает нам правду, если не высшая воля?.. Поднимая руку на бога, еретики хотят сокрушить святое и праведное: священность семейных уз, почтение к отцу, уважение к матери. Они соблазняют на ложь и вероотступничество, зовут губить ближнего, отнимать у бедного и наслаждаться слезою несчастного. Ступай же прочь с глаз, и доколе не прояснится твой разум, затемненный твоими безнравственными учителями, не являйся!
Она поднялась и топнула ножкой.
Раскаиваясь за свой неосмотрительный поступок, Иосиф вышел на шкафут и присел за бухтой аварийного каната. Паруса были безжизненны, море пустынно. Мерно ударяли весла, кокотали куры в клетках, в нос били запахи корабельной кухни — там кок стучал ножом и ругался на всех языках мира.
Казалось, вместе с ветром замерло и остановилось время, — странный уют ощущала душа.
Иосиф подремывал, когда возле него встали два пассажира. Один — массивный, рыжебородый, другой — низенький и щуплый, с длинным носом, торчавшим из-под берета. Они разговаривали вполголоса по-гречески, но Иосиф великолепно понимал их.