Властелины ринга. Бокс на въезде и выезде
Шрифт:
Я не слишком хороший отец. Я добрый и щедрый со своими детьми, но я не буду говорить, что я хороший отец. Я должен что-то сделать для мира, и я должен учить их быть полезными для мира. Смысл нашей жизни в том, чтобы приносить что-то в мир. Что-то такое, что сделает этот мир лучше. То, что приносил в него я, делало его хуже.
Моя жизнь вызывает у меня странное чувство. Я больше не агрессивный человек, а вся моя репутация была построена на крайней агрессии. Я сейчас не очень понимаю, как с этим жить. Я даже больше в стрип-клубы не хожу. Иногда я не знаю, кто я такой.
Я больше незнаком с этим парнем. С тем парнем, который жил в восемьдесят шестом и в восемьдесят седьмом. Я не имею никакого отношения к тому парню, который сказал: «Я самый лучший боец, которого сделал Бог». Я не имею никакого отношения к тому парню, который сказал, что хочет забить противнику его нос в мозг. Я просто не знаю этого парня. Я не знаю, кто он такой. Я не знаю, откуда он взялся.
Мог ли кто-то двадцать лет назад представить, что Тайсон так закончит свою боевую карьеру? Вряд ли, но, так или иначе, а он стал частью нашей жизни.
И мы бы хотели его время от времени видеть, хотя бы для того, чтобы знать, что у него все в порядке. Именно так: раньше все с нетерпением ждали от Майка новых скандалов, какого-то еще невиданного хамства, совершенно безумных выходок, типа откусывания Холифилду куска уха или Льюису куска ноги, а теперь мы хотим знать, что у него все в порядке.
Мы же, в конце концов, не звери, хотя, глядя на нас, сходящих с ума от удовольствия при виде сходящего с ума Железного Майка, и могло показаться иначе. Тайсон не наша живая игрушка, а живой человек. И, кажется, совсем неплохой человек.
Когда я только начинал работать в «СЭ», заместитель главного редактора и мой друг Владимир Гескин учил меня «закольцовывать», то есть в конце материала как бы возвращаться к чему-то сказанному в начале. Сейчас я с некоторым удивлением обнаружил, что эта статья, последняя из отобранных о Тайсоне, заканчивается тем, о чем говорилось в первой: о нас, зрителях, которые «играли Тайсона», когда у него самого уже не было сил себя играть. Хотите – верьте, хотите – нет, но здесь я ничего сознательно не закольцовывал. Само так получилось, и в этом есть своя логика. Жизнь без нашей помощи сама так все закольцует, что мало никому не покажется.
Часть вторая
Чемпионы
Большинство, хотя и не все материалы в этой главе написаны «на въезде», то есть просто сидя дома или где-то еще, когда есть время тихо подумать и не спеша написать, между кружкой чая и банкой кофе.
Но это в теории.
На самом деле писались эти статьи обычно быстро, и редко – под заказ. А даже если под заказ, как, например, «Калина черная», то в результате всегда получалось не совсем то, что заказывали, пусть заказчики и не возражали. Наверно, это происходило от того, что во мне годами копилась какая-то информация, перемалывалась, перемножалась на мой собственный жизненный опыт, а потом неожиданно для меня самого отливалась на экране компьютера во что-то цельное.
Изумительный Марвин (Марвин Хэглер)
1993
Это моя первая вменяемая статья. Когда я ее написал, я уже года полтора работал в «СЭ», но писал мало, от случая к случаю, и далеко не всегда то, что хотелось. Газета тогда только начинала свое существование и искала себя. Я тоже только начинал свою журналистскую деятельность и тоже искал себя. Наши поиски далеко не всегда совпадали, но вот здесь это, пожалуй, впервые получилось.
Марвин Хэглер сам присвоил себе прозвище Изумительный, которое с тех пор стало частью его имени. Скорее всего, он выбрал его по созвучию с именем (Marvelous Marvin). Возможно, взял пример с Рэя Леонарда, прозвавшего себя Sugar, что с натяжкой можно перевести как милый, симпатичный. Как бы то ни было, прозвище Хэглера звучало очень иронично. В отличие от Леонарда, который выглядел как красавчик-старшеклассник, по которому сохнут одноклассницы и молодые учительницы, Изумительный смотрелся как кошмарное видение из темного подъезда: обритый наголо негр с усами и бородкой, ломаным-переломаным носом и таким взглядом, что сомнений не оставалось – этот убьет. Будь он белым и живи лет сто двадцать назад, наверняка бы стал шерифом или бандитом на Диком Западе; и, когда он заходил бы в салун, вооруженные до зубов и крепко пьяные головорезы замолкали бы, в сотый раз задавая себе вопрос – что же такого страшного в этом не слишком рослом и крупном малом? Но Хэглер негр и живет в наше время, поэтому он стал боксером. Он выбрал ту единственную профессию, где можно давать волю своему неуемному бойцовскому инстинкту, не нарушая при этом закон.
Левша-средневес ростом всего 175 см сразу привлек к себе внимание. Прежде всего потому, что был ни на кого не похож. Трудно было даже сообразить, левша он или правша, так как он одинаково вольготно чувствовал себя и в правосторонней, и в левосторонней стойке. Обычно он давил соперника, но мог вести и техничный бой.
У Хэглера было все, однако карьера его складывалась далеко не блестяще. К концу 1977 года стало ясно, что он самый сильный средневес, но сменявшиеся чемпионы мира, Родриго Вальдес, Хьюго Корро и Вито Антуофермо, были едины в одном: встречаться с Хэглером на ринге или вне его они не желали. Однако в 1979 году уклоняться от боя с Хэглером уже не было никакой возможности, и Вито Антуофермо принял вызов. После пятнадцати раундов судьи объявили ничью. Вито выложился полностью, но большинство считало победителем все-таки Хэглера. Антуофермо, похоже, растратил в этом бою все силы и вскоре проиграл титул англичанину Алану Минтеру, которому Марвин и бросил вызов.
Минтер был далеко не сахар. Один из его предыдущих соперников закончил бой на кладбище. Но разъяренному неудачами и несправедливостью судьбы Хэглеру он не смог противопоставить ничего. Три раунда Марвин колошматил его во всех углах ринга, пока, наконец, не вмешался судья. Чувства захлестнули Марвина, он вскинул руки, призывая зал разделить с ним долгожданную радость. Зал разделил, восприняв поднятые руки как команду «огонь». В Хэглера полетели бутылки, банки из-под пива, все, что попало под руку. Победитель покидал ринг буквально укрытый своими секундантами. Бой проходил в Лондоне, и английские любители бокса постарались ни в чем не уступить футбольным болельщикам.
Марвин оказался человеком ранимым и обидчивым. По сей день едва ли не в каждом интервью он вспоминает об этом случае. Больше всего его задело, что с ним так обошлись в момент триумфа, к которому он шел так долго и которым был обязан – в отличие от очень многих – ни менеджерам, ни промоутерам, а только себе.
Хэглер в ранге чемпиона как нож сквозь масло прошел через своих первых семерых противников. Восьмым был панамец Роберто Дуран. Многолетний чемпион в легком весе, затем чемпион в полусреднем, побеждавший самого Рэя Леонарда (правда, проигравший после этого матч-реванш), затем чемпион в первом среднем, фигура в боксе легендарная. Дурана уже тогда признавали одним из самых выдающихся боксеров в истории.