Властимир
Шрифт:
Она с доверчивой улыбкой, как потерявшийся ребенок, ласкалась к Властимиру, а Буян отчего-то хмурился. Чувствовал он сердцем, что красавица, возможно, и лжет.
Сур-Топаз погладила Властимира по щеке:
— Прошу быть моими гостями, о богатыри! Сур-Топаз будет счастлива отблагодарить своих избавителей… А потом отвезете меня в Самарканд, к отцу…
Властимир вывернул шею, ловя взгляд Буяна:
— Ты слышал про такой город?
— В Новгороде все языки мира встречаются, — пожал плечами тот. — И из Самарканда люди были, и из Бухары, и из Урганта
Властимиру показалось, что девушка при этих словах сердито нахмурилась, но тут же с милой улыбкой соскользнула наземь и ступила на крыльцо.
— Что ж, — сказала она, — не судьба. Но не откажите быть моими гостями. Вам следует отдохнуть перед дорогой, запастись силами. — Махнув рукой князю, она пошла в терем.
Проводив ее взглядом, Властимир спешился. Тут же, как из-под земли, выросли молчаливые слуги, бережно приняли повод Облака. Князь уже поднимался по ступенькам, и гусляру ничего не оставалось, как последовать за ним.
В честь гостей Сур-Топаз расстаралась. В зале был накрыт стол, ломившийся от яств. Полунагие рабыни, соблазнительно качая бедрами, все вносили и выносили кушанья на серебряных и золотых блюдах, разливали вина.
По приказу девушки князя усадили на почетное место, на пуховые подушки, от которых волнами растекались ароматы ее далекой родины. Несколько рабынь овевали его опахалами из перьев диковинных птиц, что водятся за морями, другие играли на музыкальных инструментах и напевали что-то протяжное и нежное. Сама Сур-Топаз сидела подле князя, часто касаясь его рукою, глядела ему прямо в глаза, томно вздыхала и сама угощала, не скупясь на похвалы.
Лилась и лилась музыка, через открытые окна доносилось журчание фонтана в саду, мягко звенели колокольчики на ногах рабынь, сладко пахли сласти и вина, от курильниц поднимались кружащие голову ароматы, а нежная Сур-Топаз под полупрозрачной рубашкой поневоле притягивала взор. В руках у Властимира подрагивал в который раз наполненный бокал, он не сводил глаз с девушки и всякий раз, как она придвигалась ближе, тянулся к ней.
Буян сидел чуть ниже, поджав ноги, и наблюдал. Рабыни делали попытки увлечь его нежными словами, лаской и винами, но он не сводил глаз с Сур-Топаз. Позволив князю обнять себя за ослепительно белые плечи, та шептала ему о прелестях жизни вдвоем в тихом домике, где никого — только они двое и их любовь. Очи ее подернулись поволокой, нежный голос сладко дрожал, источая чары.
— Только ты и я! Ты и я, — шептала она. — Останься, сердце мое! Я буду жить только для тебя!
И она сама потянулась к нему приоткрытыми губами.
— О, князь, кого ты слушаешь! — не выдержал Буян. — Оглянись, протри глаза: перед тобой не девица — змея подколодная!
Глаза Сур-Топаз сверкнули темно-зеленым огнем, она вся как-то странно вздрогнула при этих словах, и Буян с ужасом понял, что оказался прав. В тревоге он схватился за оберег — и ощутил слабый укол в подтверждение.
— Князь! — взмолился он. — Князь, послушай…
Властимир глянул на него мутнеющим взором:
— Что ты говоришь?
Сур-Топаз мгновенно сунула ему в руки бокал с вином и подтолкнула, чтобы тот пригубил. Свободной рукой она обвила его шею.
— Не обращай внимания, о мой витязь! — проворковала она. — Испей чару любви и забудь про все. Я предпочла тебя, могучий победитель Одихмана, вот спутник твой и ревнуех…
При этих словах Властимир словно очнулся. Он выпрямился и взглянул на Буяна с гневом.
— Не смей! — воскликнул он. — Думай что хочешь про что хочешь, а про нее — не смей!.. Я встретил ту, что будет жить для меня, что меня полюбила, а ты… Я женюсь на ней. Я князь или не князь?
Он попытался вскочить, но Сур-Топаз повисла на нем, осыпая его шею и плечи быстрыми, как укусы змеи, поцелуями.
— Успокойся, любимый, — умоляла она. — Давай я тебе спою! Только для тебя!
По ее знаку рабыни заиграли новую мелодию, а она тихо затянула какую-то восточную песню, склонив голову князю на плечо. В голосе ее звучала скрытая буйная и темная страсть. Под звуки этой песни забывалось все. Очи Властимира затуманились, и он обнял чаровницу, притягивая ее ближе и не сводя глаз с ее губ.
Буян с тревогой следил за ним, до боли сжимая в кулаке оберег. «Отпусти, отпусти!» — твердило что-то в нем, но он крепился, понимая, что, раз поддавшись уговорам, превратится в такое же безвольное существо, что и князь, и кинется на него с яростью, чтобы отвоевать себе право на обладание этой девушкой, которая сама разжигает в них эту страсть. Подумать только, до чего быстро человек ломается, оступаясь! Сколько раз за их недолгий путь вместе кичился пред ним Властимир тем, что старше и разумнее его! А вот теперь опять не выдержал! Эх, князь, князь! Не тот умен, кто много прожил, а тот умен, кто опыт нажил!
Буян осторожно перебирал пластинки оберега. Первой под пальцы попала пластинка со знаком круга. Это значило, что они в кольце и ловушка уже почти захлопнулась. Но следующим был крест. Обычно это говорило о встрече или о выборе, что ждет на пути, но сейчас, в сочетании с кольцом, у креста было иное толкование — когда он в кольце, это означает столкновение двух сил, двух воль, и из круга выйдет лишь тот, чья воля сильнее.
ГЛАВА 10
Оставшись один, Буян огляделся.
Ему отвели просторную комнату с окном, выходящим в сад. Сейчас, ради ночной прохлады, оно было распахнуто, и оттуда доносилась веселая и звонкая песнь соловья.
Стены комнаты были причудливо расписаны цветами, травами, диковинными плодами и птицами дальних стран. В росписи на полу были изображены звери, бродившие в траве, а наверху, на потолке, — птицы, свободные и прекрасные. Вдоль стен стояли лавки с резными ножками, крытые цветным иноземным сукном. На них были разложены вещи, что могли пригодиться гостю. У двери стояли два сундука, где, очевидно, хранилась одежда на выбор — гусляр не стал проверять.