Властитель огня
Шрифт:
– Я никогда не встречал хорошего оперативника, который не был бы наглым, Лев.
Между ними воцарилась тишина. Лев подошел к своему письменному столу и нажал кнопку на телефоне. Дверь автоматически распахнулась, и из приемной в кабинет проник яркий свет.
– Я знаю по опыту, что оперативники не слишком хорошо переносят дисциплину штаб-квартиры. На оперативных просторах они сами себе закон, а здесь закон устанавливаю я.
– Я постараюсь не забыть этого, шериф.
– Смотрите не провалитесь, – сказал Лев вслед Габриэлю, направившемуся к двери. – Если завалите операцию, даже Шамрон не сможет вас защитить.
Они
Команда Габриэля состояла из четырех человек – двух молодых людей и двух девушек, – все они рвались в бой, обожали его и были невероятно молоды. Из Аналитического отдела был Иосси, педантичный, но блестящий аналитик разведданных, читавший Грейтса в Оксфорде; из Исторического отдела – черноглазая девушка по имени Дина, которая могла назвать время, место и количество убитых в процессе каждого террористического акта, когда-либо совершенного против государства Израиль. Она слегка прихрамывала, и остальные относились к ней с неизменной нежностью. Причину хромоты Дины Габриэль обнаружил в ее досье. Дина стояла в октябре 1994 года на Дизенгофф-стрит в Тель-Авиве, когда террорист-смертник из ХАМАС превратил автобус номер 5 в гроб для двадцати одного человека. Мать Дины и две ее сестры были убиты, а сама Дина была серьезно ранена.
Двое остальных членов команды пришли не из Службы. Отдел по арабским делам ШАБАКа одолжил Габриэлю рябого головореза по имени Иаков, который большую часть последних десяти лет занимался тем, что пытался проникнуть в аппарат террора палестинской администрации. А военная разведка дала Габриэлю племянницу Шамрона – капитана по имени Римона. В последний раз Габриэль видел Римону, когда она бесстрашно мчалась на самокате вниз по крутой подъездной дороге к Шамрону. В эти дни Римону можно было обычно обнаружить в ангаре для самолетов к северу от Тель-Авива, где она изучала бумаги, захваченные у Ясира Арафата в Рамалле.
Инстинктивно Габриэль подошел к изучению операции, словно перед ним была картина. Ему вспомнилось, как он реставрировал вскоре после окончания обучения распятие работы венецианца эпохи Раннего Возрождения по имени Сима. Сняв пожелтевший лак, Габриэль обнаружил, что от оригинала по сути ничего не осталось. Последующие три месяца он занимался тем, что составлял по кусочкам жизнь и творчество неизвестного художника. И когда Габриэль приступил к ретуши, у него было такое чувство, словно Сима стоял у его плеча и направлял его руку.
Художником в данном случае был точно установленный член террористической группы Дауд Хадави. Хадави был для них амбразурой начала операции, и в последующие несколько дней его короткая жизнь стала вырисовываться на стенах габриэлевского укрытия. Она проходила от ветхих домишек лагеря беженцев в Дженине через камни и горящие покрышки первой интифады к Отряду-17. Не было такого уголка в жизни Хадави, который не был бы изучен: его обучение и религиозный пыл, его семья и клан, его связи и влияние.
Известные члены Отряда-17 были выявлены и описаны. Те, кто мог обладать навыками или образованием, необходимыми для создания бомбы, которая снесла посольство в Риме, были выделены для особого изучения. Арабы-информаторы были вызваны отовсюду – от Рамаллы до Газы и от Рима до Лондона – и расспрошены. Перехваченные сообщения, начиная с двухлетней давности, были профильтрованы через компьютеры и просмотрены, нет ли в них упоминания о крупной операции в Европе. Старые доклады наблюдателей и следопытов проверены, старые списки авиапассажиров вновь просмотрены. Римона каждое утро возвращалась в свой ангар, пытаясь найти следы Рима в захваченных досье арафатовской разведки.
Постепенно комната 456-С стала походить на командный бункер осажденной армии. На стенах было налеплено столько фотографий, что, казалось, их поисками ведает арабская мафия. Девушки, занимающиеся сбором данных, стали оставлять свои материалы в коридоре. Габриэль реквизировал соседнюю комнату вместе с кроватями и постельным бельем. Он попросил также дать ему мольберт и аспидную доску. Иосси презрительно заметил, что последние двадцать лет никто не видел аспидной доски на бульваре Царя Саула, и за свою дерзость получил указание найти доску. Она появилась на другое же утро.
– Мне пришлось попросить о куче одолжений, – сказал Иосси. – Каменные таблички и инструменты для резьбы прибудут на следующей неделе.
Габриэль начинал каждый день с одних и тех же вопросов: кто создал бомбу? Кто задумал и спланировал нападение? Кто руководил командами? Кто обеспечил конспиративные квартиры и транспорт? Кто ведал деньгами? Кто был руководителем? Было ли спонсором какое-либо из государств с центром в Дамаске, или в Тегеране, или в Триполи?
За неделю расследования ни один из этих вопросов не получил ответа. Начало сказываться неверие в свои силы. Габриэль велел своим помощникам изменить подход.
– Иногда подобные ребусы решает какая-то одна находка, а иногда они решаются, когда находят недостающую фигуру. – Он встал перед доской и стер с нее все, пока она не стала гладкой черной поверхностью. – Начните искать отсутствующую часть.
Каждый вечер они ужинали вместе, по-семейному. Габриэль советовал им говорить о чем угодно, только не о деле. Естественно, он стал объектом их любопытства, так как они изучали его деяния в Академии и даже читали о некоторых в своих учебниках по истории в школе. Сначала он противился, но они уговорами вытащили его из скорлупы, и он взял на себя роль, какую Шамрон многократно исполнял перед ним. Он рассказал им о «Черном сентябре» и Абу Джихаде; о своем проникновении в сердце Ватикана и захвате Эриха Радека. Римона вытянула из него рассказ о роли, какую играла для него реставрация в качестве «крыши» и для сохранения душевного равновесия. Иосси начал было расспрашивать про взрыв бомбы в Вене, но Дина, изучавшая терроризм и контртерроризм, положила руку на локоть Иосси и ловко изменила тему. Иногда, говоря о чем-то, Габриэль замечал, что Дина смотрит на него, словно он – оживший памятник герою. И понял, что, подобно Шамрону, он пересек черту, отделяющую смертного от мифа.