Властители античных морей
Шрифт:
В 84 г. до н. э. Сулла заключил с Митридатом мир на выгодных для царя условиях. Но мир был для римлян понятием относительным. В то время как проконсул Киликии сулланец Публий Сервилий Ватия, получивший впоследствии прозвище Исаврийский, штурмовал твердыню Зеникета на Олимпе (в 78 г. до н. э.), на западе уже четвертый год дымился очаг новой гражданской войны, Римский наместник в Испании Квинт Серторий собрал изгнанников, недовольных режимом Суллы, провозгласил независимость Испании и объявил Риму войну. Сертория называли "новым Ганнибалом", и сходство политической ситуации действительно зашло довольно далеко. Снова угроза Риму исходила с Пиренейского полуострова, а отсутствие флота Серторий скомпенсировал союзом с пиратами, обеспечившими ему безопасность с моря и отличные плацдармы для наступательных операций - вроде Питиусских островов в Балеарском архипелаге, захваченных в 81 г. до н. э. для Сертория киликийскими пиратами. Здесь они перехватывали продовольственные суда римлян, заставляя их армию голодать, сея панику и недовольство. Подобно тому как Ганнибал поставил Рим перед перспективой войны на два фронта, заключив союз с Филиппом V, так и Серторий привел римлян в ужас, когда они узнали о его переговорах с Митридатом. Молодому Гнею Помпею, посланному с армией в Испанию, удалось, однако, после ряда поражений сломить упорство восставших не столько силой, сколько хитростью. Все свои силы Помпей употребил на то,
Армия Помпея еще спасала Рим от "нового Ганнибала", когда "третий Ганнибал" открыл военные действия в самой Италии и едва не захватил Вечный город. Его звали Спартак, и это имя достаточно известно, чтобы излагать здесь все перипетии его схватки с Римом. Но нельзя не вспомнить, что и этот полководец - один из самых талантливых и честных в истории - не погнушался заключить договор с киликийскими пиратами о переправе его двухтысячного войска в Сицилию. Он был обманут, но из этого вовсе не следует, что не выполнялись другие подобные договоры: пираты дорожили своей клиентурой и своей репутацией. Подробности этой истории неизвестны. Скромное сообщение Плутарха о том, что "киликийцы, условившись со Спартаком относительно перевозки и приняв дары, обманули его и ушли из пролива" (26г, 10), Саллюстий дважды дополняет не менее глухими намеками об оборонительных мероприятиях, якобы предпринятых пропретором Сицилии Гаем Верресом и отпугнувших разбойников. Однако мнение Саллюстия опровергает Цицерон в речи против Верреса: "Стало быть, это ты помешал полчищам беглых переправиться из Италии в Сицилию?
Где, когда, откуда? Никогда ничего подобного мы не слыхали... А ведь если бы в Сицилии были против них хоть какие-нибудь сторожевые отряды, не пришлось бы тратить столько сил, чтобы воспрепятствовать их попыткам" (38в, 5). Правдивость Цицерона несомненна, ее признал сам Веррес, удалившийся в изгнание, не дожидаясь второй сессии суда.
Картина, нарисованная Цицероном, удручающа. Алчность и распутство наместника привели к тому, что сицилийский флот стал понятием сугубо арифметическим: голодающие гребцы и воины толпами убегали в горы и занимались грабежами, корабли выходили в море полупустыми. Однажды квестору и легату{*10} Верресу удалось захватить вблизи Сиракуз пиратский корабль, нагруженный добычей так, что "тяжесть собственного груза его и погубила" (38в, 63). Распорядившись трофеями по своему усмотрению, Веррес задумал лишить сиракузян давно забытого ими зрелища - казни пиратского главаря. "Веррес получил за него деньги от пиратов!" - в негодовании восклицает Цицерон. Но захваченный корабль стоял в гавани у всех на виду, и число весел свидетельствовало о численности его экипажа. Поэтому сиракузяне "день заднем вели счет выводимым на казнь пиратам". Тогда Веррес, чтобы успокоить общественное мнение, стал обезглавливать вместо помилованных им пиратов... римских граждан - одних под видом уцелевших воинов Сертория, других - как вступивших в сговор с пиратами. Несмотря на то что им перед казнью закутывали головы, сиракузяне по различным признакам узнавали своих сограждан - захваченных пиратами моряков и торговцев! Главарь пиратов и многие из его людей почти год жили в доме Верреса - бывшем дворце тирана Гиерона, наслаждаясь всеми благами жизни, и лишь по требованию Цицерона были переведены из него в тюрьму.
Летом Веррес покидал душный дворец и выезжал на природу: его роскошные палатки устанавливались на морском побережье, здесь римский наместник содержал свой гарем из жен знатных сиракузян. Среди них блистала своей красотой Ника - жена Клеомена. Чтобы вернее удержать ее при себе, Веррес вручил командование флотом ее мужу (это само по себе было неслыханно: сиракузяне не являлись римскими гражданами) и под благовидным предлогом отослал все корабли к Пахинскому мысу. Когда они проплывали мимо лагеря, Веррес устроил смотр своим военно-морским силам: "Полководец римского народа стоял на берегу, обутый в сандалии, в пурпурном греческом плаще и тунике до пят, и какая-то бабенка его поддерживала" (38в, 86). Юмор этой фразы состоит еще и в том, что Веррес был одет в греческий наряд, а римляне считали греков варварами. Это было равносильно тому, как если бы римский наместник принимал парад, одетый в козьи шкуры!
Флот добирался до Пахина пять дней вместо обычных двух.
Клеомен, нежданно-негаданно заполучивший столь ответственный пост, во всем старался подражать наместнику: пока матросы собирали корни диких пальм, дабы утолить голод, он установил на берегу свою палатку и в ней с утра до ночи беседовал с Бахусом. Но когда он получил известие, что в Одиссейской гавани{20} появился пиратский флот Гераклеона{21}, бравый адмирал проявил чудеса оперативности: он приказал поднять на своей квадриреме паруса, обрубить якоря, и, повелев остальным кораблям следовать за собой, обратился в бегство. А поскольку на флагманской квадриреме было больше гребцов, а на остальных не было парусов, "летящая квадрирема исчезала уже из виду, тогда как прочие корабли никак не могли сдвинуться с места" (38в, 88). Пираты захватили два замешкавшихся корабля и расправились с их экипажами. Остальные, "не столько убегая от пиратов, сколько поспевая за предводителем", нагнали его в Гелоре, примерно на полпути к Сиракузам. Здесь Клеомен бросил корабль на волю волн, и "остальные корабельщики, увидев своего вождя на берегу, последовали его примеру, - все равно ведь у них не было средств ни к битве, ни к бегству" (38в, 91). Гераклеон, со своими четырьмя суденышками неожиданно оказавшийся победителем, приказал сжечь выброшенный на песок сицилийский флот.
Оценив обстановку, пираты двинулись на Сиракузы, восхищаясь собственной смелостью. Расчет Гераклеона был точен. Его корабли, по словам Цицерона, "бороздили воду перед форумом и набережными Сиракуз". "Сюда, бросает оратор обвинение Верресу, - за столько войн, не раз пытавшись, не сумел проникнуть властвовавший морем знаменитый карфагенский флот; сюда не прорывались ни в Пунийских, ни в Сицилийских войнах непобедимые до твоего преторства славные римские корабли... Веррес! Стоило тебе стать претором, как в этих водах почем зря стали разгуливать пиратские суденышки. Сколько помнят люди, только раз сюда ворвался силою и множеством трехсот кораблей афинский флот, но и он, подавленный самой природой, нашел здесь свою гибель: здесь впервые было сломлено могущество Афин, в этих водах потерпели крушение и слава их, и власть, и достоинство. А теперь в эти воды пробрался пират, не боясь, что город окружал его и сбоку, и с тылу!.. О, как шествовали здесь пиратские корабли! За собой они разбрасывали корни диких пальм, найденные на наших кораблях, чтобы все увидели позор претора и беду Сицилии... В сиракузском порту пират справляет триумф над флотом римского народа, и беспомощнейшему и бессовестнейшему претору летят в глаза брызги от пиратских весел. Не от страха, нет, а единственно от пресыщения победою, пираты наконец покинули гавань" (38в, 97-100). Всех командиров кораблей Веррес приказал казнить "за измену и
Веррес был наместником Сицилии в 73-71 гг. до н. э.
– как раз в те годы, когда Италию сотрясало восстание Спартака. Эпизод с Гераклеоном произошел в конце его наместничества. Поэтому приведенное мнение Саллюстия едва ли заслуживает внимания. Пиратов ничто не могло "отпугнуть" в лишенной флота Сицилии. Скорее им помешало что-то другое - быть может, некстати для Спартака подвернувшееся более выгодное и срочное дельце. Немного времени спустя они вернулись к Италии - не для того ли, чтобы с запозданием выполнить свое обещание? Мы можем судить об этом по тому, что после 71 г. до н. э., когда преемнику Верреса Лукию Метеллу удалось исправить ошибки своего предшественника и изгнать Гераклеона из сицилийских вод, ряды пиратов оказались пополненными за счет разбитых отрядов восставших рабов, и среди них было немало спартаковцев.
О том, что пираты, получив гарантии, были верны своим обязательствам, рассказывает приводившаяся выше Аморгская надпись. Похожую историю, относящуюся к зиме 76 г. до н. э., когда пираты уже "имели большой флот и с помощью своих бесчисленных кораблей захватили все море" (26и, 1) сообщает и Плутарх. Римский корабль, шедший из Вифинии на Родос, был ими захвачен у острова Фармакуссы, недалеко от Милета. Пиратам повезло: среди пассажиров был 24-летний римский патриций с большой свитой, направлявшийся на Родос, чтобы поступить в прославленную школу красноречия Апполония Молона, учителя Цицерона. Прикинув его платежеспособность, пираты потребовали выкуп в 20 талантов. Сумма была колоссальной, но римлянин рассмеялся им в лицо, заявив, что он стоит по меньшей мере 50 талантов. Те, естественно, не возражали. Тогда патриций разослал свою свиту по малоазийским городам, оставив при себе лишь лекаря и двух слуг. В плену он провел 38 дней, обращаясь с пиратами так, "как если бы те были его телохранителями, а не он их пленником": укладываясь спать, он требовал полнейшей тишины; заставляя выслушивать сочиненные им поэмы и речи, ожидал восхищения, а если оно казалось ему недостаточным, называл слушателей неучами и варварами, заслуживающими .веревки. Пираты все сносили терпеливо, зачарованные огромностью суммы. Когда наконец прибыл корабль с выкупом, пленник живым и невредимым возвратился на нем в Милет, спешно снарядил корабли и погнался за своими талантами. Пираты не успели их еще поделить, он застал их на том же месте и почти всех захватил в плен. Их добычу он присвоил себе в качестве приза, рассчитался с кредиторами, а разбойников доставил в Пергам и заключил в тюрьму. Совершив эти подвиги, патриций отправился к проконсулу провинции Азии Марку Юнию и предложил ему исполнить свои обязанности наказать пленных пиратов. Но Юний из зависти к захваченным патрицием богатствам и в надежде на свою долю не спешил: он "заявил, что займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время" (26и, 2). Тогда патриций, рассудив, что уж у него-то времени предостаточно, сам выполнил работу проконсула: "распрощавшись с ним, направился в Пергам и, собрав всех пиратов, приказал распять их, как он предсказывал им это часто на острове, когда они считали его слова шуткой" (26и, 2). В благодарность же за мягкое с ним обращение и не желая подавать пример ненужной жестокости, он приказал, прежде чем развесить пиратов по крестам, заколоть их.
Молодого аристократа звали Гай Юлий Цезарь. Это было второе его знакомство с морскими разбойниками: впервые он с ними столкнулся два года назад, когда участвовал в антипиратском походе Публия Сервилия (возможно, он был и среди штурмующих крепость Зеникета). По словам Цицерона, Сервилий захватил в плен больше пиратских главарей, чем все его предшественники (38в, 66), и в этом - известная заслуга Цезаря.
Можно без преувеличения сказать, что род Цезаря был злым гением пиратов на протяжении столетия. Сам он снова имел с ними дело во время Александрийской войны, где войска противника в значительной мере состояли из сирийских и киликийских пиратов и разбойников, беглых рабов, уголовников и изгнанников, Гней Помпей, уже познакомившийся с пиратами во время войны с Серторием, но еще не подозревавший, что его звездный час впереди, приходился Цезарю зятем. На Юлии из рода Цезарей был женат Марк Антоний, претор 74 г. до н. э. В этом году он и погиб у берегов Крита в битве с пиратами, пытаясь очистить от них море, за что получил насмешливое прозвище Критский: кандалы, прихваченные этим римским Мальбруком в огромном количестве для разбойников, были надеты ими на пленных римлян{22}. Отцом незадачливого претора был оратор Марк Антоний, консул 99 г. до н. э., с чьим именем связывается первое планомерное наступление римлян на пиратов около 102 г. до н.э., а старшим сыном - триумвир Марк Антоний, друг Цезаря, женатый на единокровной сестре Октавиана Августа (внучатого племянника и приемного сына Цезаря) Октавии.
Звание властителя морей, завоеванное Римом в кровопролитных войнах с Карфагеном, Грецией, Македонией, превращалось в фикцию благодаря наместникам вроде Верреса и проконсулам вроде Юния, хотя "многоисплытое" Средиземное море стало фактически Римским озером. Подлинными его хозяевами были пираты, чья корпорация разрасталась, как саркома. Они опустошали побережья и нападали на города, грабили и топили купеческие суда и вступали в сражения с высылаемыми против них эскадрами. Даже покровительствуемый ими Делос не мог считать себя в безопасности. Если первое нападение на этот остров, связанное с именем теосца Апелликона, посланного афинянином Аристионом, было успешно отбито, то всего лишь несколько лет спустя, в 88 г. до н. э., делосцам пришлось иметь дело с более опасным врагом. Историки по-разному называют имя предводителя этого похода - Архелай (4б, 28) или Менофан (23, III, 23). Ормерод предлагает компромиссное решение: "Менофан, который, хотя и назывался адмиралом Митридата, был, вполне вероятно, предводителем пиратской эскадры, действовавшей под общим руководством Архелая" (119, с. 211). Павсаний рассказывает, как этот Менофан, воспользовавшись тем, что остров был не укреплен (статус пиратского рынка и убежища служил ему достаточной защитой), а его жители не имели даже оружия, напал на островитян, убил попавшихся под руку купцов, избил делосцев и разграбил склады и храмовые сокровищницы. Захватив с собой женщин и детей для продажи в рабство, пират разрушил Делос до основания. Однако, с удовлетворением отмечает Павсаний, он не избежал заслуженного возмездия: как Гомерову сидонянку, похитившую царевича, настигла скорая "стрела Артемиды", так и Менофана покарал брат Артемиды - делосский Аполлон за осквернение своего острова. На самом деле все обстояло проще: пока пират набивал трюмы своего корабля сокровищами, уцелевшие от резни купцы сорганизовались, устроили в открытом море засаду и потопили Менофана, когда его отяжелевший корабль отошел на достаточную глубину... Примерно в это же время были разграблены храмы в Олимпии и Дельфах: первый - войсками Суллы, второй - Митридата. В 69 г. до н. э., во время 3-й Митридатовой войны, Делос был вторично разграблен пиратом Афинодором, после чего жители возвели по совету Триария (военачальника Лукулла) защитные стены. Но совет этот запоздал: Делос навсегда утратил свое значение, уступив место международному рынку в Путеолах, обслуживающему преимущественно западную часть моря, и новому невольничьему рынку, организованному киликийскими пиратами у себя под боком - в памфилийском городе Сиде.