Властители ночи
Шрифт:
— Говорят, — кто-то встряхнул меня за плечо, — будто здоровый сон свидетельствует о невиновности. — Я открыл глаза. Знакомый уже мне полицейский смотрел на меня, иронически усмехаясь. — Но Аль Капоне, например, не принял в тюрьме ни одной таблетки снотворного. После того, как я об этом прочитал, я перестал верить в народные приметы. — Он оглянулся через плечо. — Пошли.
Вздохнув, я встал и пошел за ним; второй шел за моей спиной. По дороге я увидел, что Фред всё еще стоит с трубкой возле уха и ритмично кивает, затем дергает головой вверх, открывает рот, втягивает воздух и снова его закрывает, затем последовательность возобновлялась. Кто-то его всерьез воспитывал. Мне понравился шериф Хольгер… как его там? Лайонел Барсморт.
Улица встретила нас — а как же иначе? — довольно сильным дождем, так что мы галопом бросились к вишневому «эссексу», и я прыгнул на заднее сиденье, меня даже не пришлось поторапливать. Мы молча доехали до участка. Я уже готовился к разговору с шерифом, но менее разговорчивый из копов сразу же потащил меня по лестнице вниз; это означало, что либо он ведет меня в зал пыток, либо в камеру на удобную койку. Вся мебель и прочая обстановка были белого или черного цвета, единственными разноцветными пятнами являлись арестованные. Я догадался, что кто-то хотел этим сказать: здесь, братец, есть только виновные или невиновные. И невиновным ты не являешься…
Именно поэтому я ожидал скорее зала пыток, но такового здесь не имелось. Я улегся на жесткий черный матрас, приклеенный к твердой койке, в свою очередь, приклеенной к стене — белой. Разложив одеяло, чтобы не застудить почки, я погрузился в размышления — не белые, не черные, скорее, серые и отнюдь не веселые: слишком многое пошло не так, а кто-то более требовательный, чем я, даже сказал бы — совсем не так. Не так я должен был появиться в Редлифе, во всяком случае, не на угнанном в спешке БМВ. Я не планировал завязывать какие-либо близкие знакомства уже в первый вечер, не говоря уже о том, чтобы разбить себе голову. Тем более я не нуждался в ночлеге в подвале городской полиции — в конце концов, я снял вполне приличный дом недалеко от центра города. Я подумал, хорошо ли я сделал, не подключив к компьютеру модем, но, в конце концов, меня ни в чем особенном не обвиняли — так просто, откуда ни возьмись, у дверей убитой появляется никому не известный мужчина, чужой в этом городе… Я сам бы его арестовал, даже если бы он отказывался от каких бы то ни было связей с жертвой.
Жертва… Неужели мое появление побудило кого-то поспешно заткнуть ей рот? Или я просто, как опоздавший зритель, пришел под конец третьего акта и сижу, удивляясь тому, как много всего произошло без меня? Она разговаривала с кем-то ночью, разговаривала довольно долго, а ведь было уже поздно, не самое подходящее время для разговора об очередном полном ужасов сценарии, разве что именно ночью принято говорить о страшном? Не знаю, но скорее бы я решил, что это был личный разговор, долгий личный разговор с кем-то хорошо знакомым, может, с подругой, может, с хорошим другом. А где-то на середине разговора звучит реплика: «А знаешь, какое у меня сегодня было приключение? Я стукнула по голове какого-то пробегавшего мимо типа и устроила ему сотрясение мозга! Теперь лежит, бедняга, в моей спальне для гостей, ну знаешь, той наверху, и спит после немалой дозы лекарств. Что? Да, я вызвала доктора Вернера… Да нет, какой бродяга! Это детектив из Нью-Йорка… Не знаю, не впадай в панику…»
Я почувствовал, что мой сценарий начинает меня затягивать, словно я видел, как эту сцену играет, например, Трэси Хайд. Она мне не особо нравится, но у нее бы это неплохо получилось! Итак, она говорит: «Он первый день в нашем городе… Да, приехал сегодня. Что? Нет, не волнуйся — не может быть, чтобы он специально разбил себе голову о мою дверцу, в конце концов, это я его стукнула!.. Да, я уверена! Я не кричу, просто ты меня раздражаешь своими подозрениями. Приезжай завтра и познакомишься с ним… Ладно, попробую с ним как-то договориться. Ладно… Ладно…»
Трубка положена. Конец связи.
Какие у меня основания полагать, что всё было именно так? Почти никаких. Скорее все можно было бы списать на случайность — подброшенная сколько-то раз монета когда-нибудь упадет на ребро. У меня самого когда-то выпал из рук стеклянный шар, отскочил от земли и снова попал в мои дрожащие руки. Случайность. Идет спокойная жизнь маленького городка, претендующего на звание зимнего курорта, а тут появляется детектив и удивляется тому, что в городе что-то происходит. Просто, дорогой мой, ты должен вписаться в местную жизнь. Может быть, тогда многое перестанет тебя удивлять?
С этой мыслью я отключился и заснул.
«…я выругался, словно поляк с похмелья при виде молока…»
Утром, еще до того, как программа «Тюремный капеллан» полицейского компа начала созывать заблудшие души к молитве, я вскочил с койки, свежий, выспавшийся и готовый к новым впечатлениям. Похоже, дождь кончился: сквозь узкое зарешеченное окошко пробивались лучи солнца. Схватившись за решетку, я подтянулся на руках и смог наконец увидеть, что мы действительно находимся в долине, а не в неглубокой впадине между едва видимыми в тумане тенями гор.
Снега на них еще не было, сочная темная зелень сражалась с серо-коричневыми скалами, но прежде всего — с красными кленами, от которых и происходило название города. Когда-то, видимо, их было намного больше, и наверняка до «Катка Валентина» вся долина в это время года пылала карминовым и алым цветом, но и сегодня еще достаточно густые группы старых деревьев образовывали интересные узоры на склонах, а деревья помоложе обрамляли края простиравшихся среди скал лугов. Если это была чья-то идея, то она была достойна восхищения, если же это творение природы — оно должно было привлекать сюда множество самоуверенных и надменных художников из больших городов. Общую картину портила лишь одна деталь — какой-то идиот раскрасил в яркие ярмарочные цвета опоры подъемника, из-за чего они выглядели как попавшие на классический ковер брызги блевотины. Убивать за такое надо! Интересно, кто из местных шишек является его владельцем? Наверняка какой-то психопат.
Я отцепился от решетки как раз в то мгновение, когда хлопнула какая-то дверь наверху, и кто-то неуклюже, словно его только что разбудили, начал спускаться по лестнице. Появился уже знакомый мне недружелюбный коп.
Что-то пробормотав, он вставил ключ в замок, лязгнул засов. Дверь бесшумно открылась, достаточно широко для того, чтобы у меня не оставалось сомнений — сюда я уже не вернусь. Я потянулся, застонав от удовольствия, кивком поблагодарил полицейского и вышел в коридор. Когда мы поднялись наверх, он буркнул: «Садись» и начал открывать сейф. Лишь когда он достал оттуда мой бумажник, мрачное выражение на его лице сменилось улыбкой. Протянув мне мою собственность, он обошел стол и сел, а я двумя ловкими движениями превратил бумажник в веер и по очереди, методично, стараясь выглядеть как можно более обиженным, проверил все отделения.
— Угу! — пробормотал я, довольный результатами проверки, затем поднял взгляд и посмотрел на копа. Лицо его приобрело пурпурный оттенок, наполовину от стыда, наполовину от злости.
— Всё на месте? — язвительно бросил он.
Впрочем, получилось это у него достаточно неуклюже. Да и понятно — провинция. Где тут рядовому полицейскому потренироваться в красноречии — на местных жителях?
— На первый взгляд — да, но я бы хотел, чтобы кто-нибудь пошел со мной в банк и зафиксировал состояние счета, поскольку у меня есть сомнения, — банкомат ведь работает круглые сутки, так?