Властители ночи
Шрифт:
Мрачная ирония — ее саму задушили!..
Не было никаких шансов найти в этом логичном лишь для одного человека собрании какую-либо осмысленную и полезную для меня информацию. Это была работа либо для большого коллектива, либо для чудотворца. Я снова вывел на экран список файлов и долго в него всматривался. Потом меня осенило — затаив дыхание, я вывел перечень стертых файлов, их оказалось немного. Два из каталога «Работа», подкаталог «Письма» и четыре из каталога «Дерби». Последние были достаточно большими, я поискал программу восстановления удаленных файлов, но она ничем не смогла помочь. Информация была удалена окончательно и бесповоротно, с полной очисткой свободного пространства. Но… если кто-то имеет триста гигабайт на жестком диске и сто тридцать — на платных порталах, а использовано всего семьдесят мегабайт, и он что-то стирает, то не потому, что ему не хватает или жаль места! Только что я мог поделать? Ничего, я мог лишь вообще ничего не делать, подождать разговора с Хольгером и подсказать ему идею перешерстить компьютер Вэл и ее архивы в Сети. К черту, пусть вся слава принадлежит ему.
Некоторое время я сидел, вглядываясь в экран столь пристально, что еще немного, и я пробился бы сквозь него и начал считывать данные непосредственно из памяти, но неожиданно чихнул на весь дом и опомнился. Выключив компьютер, я немного поколебался, но следы пребывания здесь полиции были слишком отчетливы, чтобы можно было рассчитывать найти дневник, записную книжку, письменную исповедь или признание. Выйдя из кабинета, я прошел в гостиную и из-за занавески выглянул на улицу. К сожалению, в размокшем цветнике почти напротив дома Вэл копалась какая-то баба, затянутая в непромокаемый комбинезон, словно солдат из подразделения химической защиты. Кроме того, некая парочка никак не могла расстаться и сидела в автомобиле на другой стороне улицы, а из окна первого этажа ближайшего дома бдительно смотрела еще одна женщина, враждебно поджав губы.
Выбора у меня не оставалось — нужно было пробиться через колючий заслон позади дома, а я знал, что на это у меня нет никаких шансов. Набросив на голову капюшон и ругаясь сквозь зубы, я перепрыгнул через низкий забор, разделявший два участка, затем второй такой же, третий, четвертый, пятый и шестой, пока не добрался до конца улицы. В ботинках у меня было по литру воды, а ее запас непрерывно пополнялся той, что стекала с промокших штанин. Я вернулся в машину, гордясь собственной предусмотрительностью: во-первых, отопление работало вовсю, а во-вторых, я достал из внутреннего багажника сумку, сбросил ботинки, брюки и носки, вытер нижнюю половину своего тела и переоделся в Аварийный Сухой Комплект. В зеркало я видел, что улыбка не сходит с моего лица, — было сухо, тепло и приятно.
Тронувшись с места, я проехал перекресток, свернул налево и вскоре оказался среди обшарпанных пятиэтажных домов; выше, видимо, здесь строить не позволялось, чтобы не заслонять вид на горы, но где-то, однако, нужно было разместить представителей класса ниже среднего. Если бы меня спросили, я вынужден был бы признать, что этот самый класс всё же несколько выше аналогичного нью-йоркского, — стоявшие здесь машины были новее и лучше, и не ощущался запах нищеты. А если и ощущался, то в куда меньшей степени.
«…я достал плоскую отмычку с кольцами, как у ножниц…»
Остановив машину у дома номер семнадцать, я вбежал под козырек и нажал на кнопку домофона. Баулз жил на четвертом этаже; если допустить, что положение квартиры свидетельствует о статусе, а у меня не было причин полагать иначе, то у Майкла статус был не из самых худших, над ним располагался еще один этаж. Я нажал еще несколько кнопок, не пытаясь даже прикрыть глазок камеры под потолком, секунду спустя из динамика раздались перекрывающие друг друга голоса, а кто-то, не особо вникая в детали, просто открыл дверь. Я бесшумно скользнул к лифту, затем, столь же бесшумно, к двери Баулза и нажал на кнопку звонка. Раздался мелодичный сигнал, но никто на него не отреагировал. Я повторил попытку, после чего, не желая вызывать излишний интерес у соседей, вместо того чтобы продолжать звонить, достал плоскую отмычку с кольцами, как у ножниц. Вставив ее конец в замок, я вложил большой и указательный пальцы в кольца и несколько раз пошевелил ими. Щупы из иридиево-магниевого сплава раздвинулись, словно спицы зонтика, вошли в щели и сдвинули с места соответствующие засовы. Замок тихо щелкнул, я выдернул отмычку и шагнул в квартиру.
Было темно — хозяин опустил шторы и не проветрил помещение. Запах был какой-то… мужской, безо всяких дезодорантов и парфюмерии, кроме того, в нем чувствовалось еще что-то весьма неприятное и ассоциировавшееся с бойней. Прежде чем я успел что-либо сообразить, правая рука сама выхватила пистолет, и в густом полумраке я увидел, как он выдвигается вперед. Приклеившись к стене и пытаясь заставить глаза как можно быстрее приспособиться к сумраку, я дышал широко раскрытым ртом. Наконец я смог увидеть очертания чего-то темного, неподвижно лежавшего на диване. Я немного подождал, затем, еще не двигаясь с места, обвел взглядом все углы комнаты и коснулся локтем выключателя. Зря я столь старательно пытался привыкнуть к полумраку, теперь мне пришлось ждать, пока произойдет обратный процесс, хотя, чтобы понять, что Майклу уже никакой свет не помешает, ждать вовсе не требовалось. Я поморгал, каждый раз видя одну и ту же картину: откинутая назад голова почти отрезана от туловища, пальцы одной руки стиснули простыню в предсмертной судороге, вторая рука тянется к подоконнику над спинкой дивана. Ноги в белых, забрызганных кровью носках находились в такой позе, что почти с уверенностью можно было сказать — кто-то их так положил. Или придержал, усевшись на них, когда они начали беспомощно биться в последних конвульсиях.
Около минуты я неподвижно стоял на пороге, потом проверил туалет и ванную, кухню и лишь потом подошел к дивану, пряча на ходу оружие. Со стороны двери, как оказалось, я видел только перерезанное горло. Мне не было видно, что почти вся кровь с лица, головы и верхней половины тела Майкла вытекла на постель. Он лежал на толстой корке крови, которая засохла, прежде чем успела впитаться в поролоновый матрац, обитый искусственным плюшем. Я подошел ближе, осторожно ставя ноги в немногочисленные оставшиеся сухими места на полу. Возле тела запах крови был еще сильнее, почти забивая легкие. Я наклонился над трупом, заставив себя внимательнее рассмотреть раны.
Кто-то каким-то острым инструментом, очень острым, искромсал лицо несчастного. Срезанный одним ударом кончик носа прилип к подушке возле правого виска, половина левого уха держалась на обрывках кожи. Однако настоящей целью атаки убийцы являлся рот; в губы было нанесено не менее нескольких десятков ударов, под разным углом, словно убийца ходил вокруг неподвижного тела, ударяя острием рот. В результате рот был полностью изуродован, губы иссечены на множество кусков, которые держались на лице лишь благодаря клочьям кожи и засохшей крови; несколько нанесенных с большой силой ударов отбили эмаль с оскаленных зубов жертвы. Надрезы обнажили корни зубов, разорвав десны, но зубы всё еще держались в челюсти. Несмотря на жуткую картину, не подлежало сомнению, что Майкл всё же умер раньше, после того как ему перерезали горло одним точным, сильным ударом, который для несчастного стал настоящим «ударом милосердия». Я словно видел эту сцену — убийца стоит над телом и, обвиняя жертву в том, что она сама виновата в своей смерти, начинает полосовать ее бритвой, входя во всё больший азарт.
Я отошел от дивана, проверил, не наступил ли где-нибудь в кровь, и, стараясь не смотреть на тело, еще раз обвел взглядом комнату, задержав его на стоящем у стены стуле — собственно, заинтересовал меня не стул, а моток веревки, который я только что заметил. Я сделал два шага и присел. Рядом со стулом лежал один длинный кусок и несколько коротких, видимо разрезанных — концы были окровавлены — той же самой бритвой. Не нужно было быть лауреатом конкурса на лучшее воображение, чтобы понять, что этими кусками веревки кто-то связал кому-то руки, а потом, после убийства, перерезал путы; длинный же наверняка послужил для того, чтобы привязать этого кого-то к стулу. Я заставил себя вернуться к дивану, чтобы взглянуть на запястья Майкла. На них не было никаких следов, то есть здесь был еще кто-то, кого вынудили наблюдать за убийством, — возможно, именно для него был разыгран весь ритуал.
В тот момент, когда я обнаружил, что здесь был некто третий, сцена с демоническим безумцем в главной роли расплылась и исчезла, уступив место другому предположению: здесь состоялся кровавый спектакль, инсценированный и разыгранный убийцей в нескольких целях, в том числе показать свою власть, силу, решимость кому-то третьему и — наверняка — направить полицию по устраивающему убийцу следу.
Я вернулся к стене и присел на краешек второго стула. От вида трупа, запаха крови, предположений и прежде всего от отсутствия сигареты мне хотелось выть. Краем глаза я заметил, что моя правая рука, та, которой я намеревался воспользоваться для стрельбы, трясется, словно участвуя в конкурсе на лучшее исполнение роли умирающего от старости барабанщика. Но сейчас мне нужна была не рука, чтобы стрелять, но голова, чтобы думать, а больше всего мне нужен был какой-то след или уже схваченный убийца двоих, а кто знает, может быть, и троих. И еще сигарета.