Влечения
Шрифт:
— Да просто интересно… — уклончиво ответил Стирлинг. — Мне нужно сделать подписи ко всем снимкам. Боюсь ошибиться.
— Подписи? И под снимком с официантом тоже? А где это вообще происходило… Хотя постойте! Можете не отвечать, я знаю! Ребекка фотографировала это в ту ночь, когда погибла Марисса, не так ли? — Майк ткнул в снимок крючковатым пальцем. — Неужели этот официант тоже приятельствовал с Мариссой?
Майк давно перестал называть покойную ее настоящим именем. Не было смысла. Если в Нью-Йорке и о Мариссе-то мало что знали, то про Трейси
— Не думаю, — протянул Стирлинг. — Скажите-ка лучше, этот человек, с которым вы говорили накануне… Как он относится к смерти Мариссы? Как к несчастному случаю или убийству?
— Первое, разумеется, — тут же выпалил Майк. — На убийство ничто не указывает. Она поскользнулась и выпала из окна, вот и все. Об этом писали во всех газетах. Да и в полиции так рассудили.
— Понятно.
— Так почему кому-то надо представить это убийством?
— Слухи ходили разные, — ответил Стирлинг. Он уже жалел, что заговорил об этом с Майком. Тот цеплялся за слова мертвой хваткой, как волк своими клыками в бок оленя.
— А другие снимки? Они тоже были сделаны на той вечеринке? — Майк кивнул на конверт, который Стирлинг держал в руках.
— Да.
— Можно взглянуть?
Стирлинг не сумел быстро найти предлог, чтобы отказать.
— Конечно, смотрите.
Майк долго вертел в руках фотографии, задерживаясь взглядом на тех, где была изображена Марисса. Эти снимки он уже видел на первых полосах газет.
— А она ничего, клевая девочка…
В шестидесятые он был молодым человеком, и в его речи до сих пор то и дело проскальзывал вульгарный сленг тех времен. Стирлинг усмехнулся. В эту минуту он готов был поспорить, что Майк носит под рубахой золотой медальон на цепочке.
— Да, она была красивая девушка, — проговорил он. — Во всем ее облике чувствуется трогательная незащищенность. Как у Мэрилин Монро.
— А вот и старый хрыч Венлейк… — заметил Майк, рассматривая снимок, на котором сэр Эдвард приветствовал своих гостей. Майк продолжал рассматривать фотографий и вдруг торжествующе хлопнул в ладоши и воскликнул: — А вот и Слай Капра, видите? Ну, похож он на официанта? Что я вам говорил! Джентльмена сразу узнаешь!
Глава 9
Анжела тяжело опустилась в одно из кресел в холле. Глаза у нее покраснели от недосыпания. Голос срывался и дрожал:
— У меня хорошие новости… и плохие тоже.
Сэр Эдвард помрачнел:
— Плохие? Насколько плохие?
— Он пришел в себя вскоре после того, как вы ушли…
— И?..
— Но врачи теперь не знают, поднимется ли он когда-нибудь на ноги.
— Черт! — буркнул себе под нос сэр Эдвард и сел на стул.
Дженни стояла молча, переводя встревоженный взгляд с матери на отца и обратно.
— А когда они будут знать? — глухо спросил сэр Эдвард.
— У него очень сильный ушиб позвоночника. Пока опухоль не спадет, он будет точно парализован, а потом… Врачи не исключают вероятность того,
Сэр Эдвард хлопнул себя ладонью по лбу и пробормотал:
— Проклятие, проклятие, проклятие! Будь проклята та кляча!
— Это… был мой подарок Саймону, — всхлипнув, дрожащим голосом проговорила Анжела и неожиданно зарыдала.
Дженни смотрела на нее так, словно видела впервые. Мать никогда не плакала. Во всяком случае, при ней. И вот теперь она сидела в кресле, раскачиваясь взад-вперед, и все не могла остановиться. Слезы бежали и бежали по ее щекам, а из груди рвались глухие стоны, от которых у Дженни сжималось сердце. Не выдержав, она отвернулась. А отец подошел к Анжеле и положил ей руки на плечи.
— Ну будет, будет, старушка. Он поправится, вот увидишь. Все доктора — паникеры, я-то знаю…
Отойдя к окну, Дженни взглянула на схваченную морозцем, поседевшую лужайку, на темно-серое, унылое небо. По мерзлой лужайке бегала ворона, яростно клюя землю. От ее карканья Дженни стало очень тоскливо и одиноко.
— Я останусь здесь. Не уеду до тех пор, пока не станет окончательно ясно, что Саймон пошел на поправку, — услышала она за спиной голос отца. — Можешь на меня рассчитывать.
— Спасибо тебе, Эдвард, — тихо ответила Анжела.
К удивлению Дженни, мать поблагодарила отца совершенно искренне. Не оглянувшись на родителей, девушка ушла к себе в комнату. В гимназии начался новый семестр. Ей пора было возвращаться к работе… и начинать новую, самостоятельную жизнь, если уж на то пошло.
Когда на следующее утро Дженни вошла в класс, ее появление было встречено радостным хором детских голосов. Младшая воспитательница, которая подменяла Дженни первые дни, пока та находилась в Пинкни, тоже улыбнулась, увидев ее.
— Господи, как я рада, что вы приехали! — воскликнула она. — Еще пара дней, и меня уже можно было бы отсылать в сумасшедший дом!
Дженни улыбнулась, порадовавшись тому, как тепло ее встретили.
— Так, что это за шум? — громко и строго проговорила она, перекрывая детский смех и изобразив на лице удивление. — Никогда в жизни не слышала ничего подобного!
Шестилетние воспитанницы заулыбались. Напускная строгость Дженни их не смутила. Они знали, что учительница на самом деле вовсе не сердится.
— Попробуем еще раз, но уже как положено, хорошо? — предложила Дженни. — Итак, доброе утро, дети!
Девочки дружно отозвались:
— Доброе утро, мисс Дженни!
— А теперь садитесь, и начнем читать.
Дженни заняла свое место за столом, который стоял по диагонали в углу просторной и ярко освещенной классной комнаты, и обвела своих учениц взглядом, исполненным искренней привязанности. Детишки смотрелись в своей зимней форме — красная юбочка, шерстяная кофта на пуговицах и накрахмаленная белая рубашечка — как маленькие ангелочки. У каждой девочки были ухоженные, блестящие волосы, а мордашки излучали здоровье.