Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Мэхэн Альфред Тайер

Французы стояли теперь в Пьемонте перед Ломбардией. Болье, ожидая наступления на Милан по северному берегу По, отступил, перейдя через эту реку с целью загородить противнику переправу через нее. На случай, если бы последняя все-таки удалась французам, он предполагал защищать Милан отступлением сначала на Сезию, а потом на Тичино – притоки По. Но не таков был Бонапарт, чтобы атаковать противника с фронта и заставить его отступать по естественному пути отступления, ведущему к его базе. Тщательно взвесив военные и политические условия полуострова, он остановился на долине реки Адидже, которой, по его мнению, можно было овладеть при всяких обстоятельствах. Адидже вытекает из Тирольских гор к югу, вдоль восточного берега озера Гарда, затем поворачивает к востоку и впадает в Адриатическое море между По и Венецией. Овладев ею, французская армия прикрывала бы всю долину По, держала бы в своих руках ресурсы как ее, так и мелких государств, расположенных к югу от этой реки, стала бы между Австрией и южной Италией и изолировала бы Мантую – сильную крепость противника. Обманув, поэтому, Болье ложными систематическими фронтальными атаками, каких тот и ожидал от него, Бонапарт тайно двинул свои главные силы вдоль южного берега По. 7 мая авангард достиг Пьяченцы и немедленно переправился через реку на лодках. 9-го был уже построен мост, хотя река достигает здесь 1500 футов ширины при очень быстром течении. Таким образом намеченные генералом Болье позиции на Сезии и Тичино были обойдены, и австрийцы по необходимости отступили на Адду. 10 мая, как раз через месяц после того, как Болье начал свои наступательные движения, Лодийский мост через Адду был взят, и австрийцы опять отступили к Минчио, истоку озера Гарда, оставив

Милан без прикрытия. 15-го числа Бонапарт вошел в Милан с триумфом. Здесь он дал войскам отдых в течение десяти дней и, выйдя оттуда, должен был опять возвратиться, для того чтобы наказать возмутившееся население. 30 мая французы перешли Минчо, так как австрийцы отступили на север к Тиролю, вдоль восточного берега Гардского озера.

Это отступление предоставило Мантую самой себе. 3 июня главная квартира Бонапарта была в Вероне – сильно укрепленном пункте, который, защищая Адидже, обеспечивал для Бонапарта обладание обоими берегами реки и который имел еще другое стратегическое значение, вследствие топографического своего положения. Многочисленные горные отроги, идущие от Тирольских гор к югу вдоль Гардского озера, спускаются и переходят в равнину у Вероны, которая расположена у подножия образуемых ими долин. По сторонам этого пука отрогов лежат долины Адиджская и Брентская, со стороны которых можно было ожидать атаки австрийцев. Верона, таким образом, была центральным пунктом по отношению к каким бы то ни было наступательным движениям противника и сделалась поэтому также опорной точкой стратегии Бонапарта. 4 июня войска его обложили Мантую. Достигнув теперь первой цели своих операций, Бонапарт временно перешел от наступательных операций к оборонительным, остановил движение вперед своих сил и занялся обеспечением за собой течения Адиджи и скорейшего успеха осады Манту и.

Теперь оставалось только реализовать политические выгоды, приобретенные его удивительными успехами. Герцог Пармский присоединился к конвенции 9 мая, а 17-го последовал его примеру герцог Моденскии. 5 июня неаполитанское правительство, пробужденное от своей мечты о безопасности королевства, подписало перемирие, отозвав свои войска из коалиционной армии, а корабли – из британского флота – опрометчивая измена общему делу, столь же плохо обдуманная, сколько и трусливая. Как раз в это время французский военачальник писал: «Я вижу только одно средство не быть разбитым осенью – это устроить дела так, чтобы нам не пришлось двигаться в южную Италию. Так как папа еще держался, то Бонапарт, воспользовавшись временем, которое необходимо было австрийцам для приготовления к новому походу, двинул в папские государства корпус Ожеро, сопровождая его лично. 19-го он достиг Болоньи, а 24-го папа подписал перемирие. Вместе с этим было признано безопасным и своевременным послать в Тоскану дивизию из корпуса, занимавшего Пьемонт. Эта дивизия вошла в Ливорно 28 июня, и вопреки нейтралитету Тосканы заняла порт. Этим она уничтожила сосредоточенные здесь громадные торговые и морские британские интересы и приобрела для французов надежную базу для предположенных Бонапартом операций против Корсики.

Неудача попытки австрийцев подвинуться к берегу Средиземного моря и последовавшее затем их отступление очевидно положили конец прямым кооперациям между ними и британским флотом. Джервис был вынужден поэтому ограничиться наблюдением за тулонскими кораблями. Эта его операция отличалась таким же характером и такой же системой, какие впоследствии он сообщил блокаде Бреста и вообще всех неприятельских портов. В течение более шести месяцев (от начала апреля до середины октября) крейсировал он с пятнадцатью линейными кораблями близ порта. Самые большие корабли держались при этом дальше от берега, но все-таки достаточно близко для того, чтобы поддерживать летучий отряд из трех 74-пушечных кораблей, который держался как раз на границе дальности огня батарей, около двух миль от входа. Благодаря неустанной бдительности и предусмотрительности, корабли его, неся эту трудную службу, снабжались провизией, водой и даже ремонтировались на месте, не входя в порт. Нельсон, как и в предшествовавшем году, был деятельно занят в Генуэзском заливе, затрудняя противнику прибрежные сообщения; однажды ему даже посчастливилось захватить неприятельский караван с пушками и саперными инструментами для осады Мантуи. В Адриатическом море несколько фрегатов и флотилия мелких судов были заняты защитой австрийских сообщений через Триест. Адмирал Манн с семью линейными кораблями оставался все еще у Кадиса, на станции, назначенной ему Годамом для наблюдения за эскадрой Ришери. Независимо от этих чисто военных операций корабли несли еще конвойную службу, сопровождая торговые суда во всех их рейсах, прикрывая транспортные суда и вообще поддерживая безопасность плаваний невооруженных британских судов, торговых ли, или правительственных транспортов, которые должны были доставлять продовольствие флоту, а также и Гибралтару из Берберии. Такой службой были заняты от тридцати до сорока фрегатов и мелких судов, и это число их оказалось еще недостаточным для удовлетворения различных требований, возникших вследствие широкого распространения британской торговли и деятельности французских крейсеров. Быстрые успехи Бонапарта и широкая волна его завоеваний существенно повредили британскому флоту; и вопрос о снабжении его сделался весьма серьезным при условии, что для него закрылись порты Тосканы, неаполитанских и папских владений. Усиливавшиеся симптомы недовольства сделали удержание Корсики во власти Англии сомнительным, раз французы заняли Ливорно, а генуэзцы мирились с их интригами из страха перед армиями Бонапарта. Уже 20 мая, сейчас же по вступлении в Милан, Бонапарт послал в Геную агентов для агитирования в пользу восстания на острове, а в июле он начал собирать в Ливорно отряд корсиканских беглецов, во главе которого поставил генерала Джентили, также туземца. Угрожающее положение дел и подчинение Тосканы нарушению французами ее нейтралитета заставили вице-короля Корсики решиться на захват Эльбы, хотя островок этот и принадлежал Тоскане. Нельсон 10 июля появился с незначительной эскадрой перед Портоферрайо, который и сдался немедленно на его категорическое требование. Вследствие весьма малых размеров Эльба более поддавалась морскому контролю, чем Корсика, и для обеспечения покорности со стороны населения ее требовался меньший гарнизон. В случае утраты Англией Корсики Эльба, таким образом, все-таки оставалась бы за ней и обеспечивала бы для британцев базу на Средиземном море до тех пор, пока флоты ее сохраняли преобладание над флотами неприятеля.

Относительно этого преобладания, однако, являлось некоторое сомнение. Поведение Испании, далеко не искреннее, когда она была союзницей, сделалось холодным, когда она присоединилась к нейтральным государствам, и теперь быстро переходило во враждебное. Дряхлое королевство это имело флот свыше пятидесяти линейных кораблей. Хотя дисциплина в нем и его боевые свойства были на самом низком уровне, уже одна только численность его могла оказаться не под силу для блестящего флота Джервиса, состоявшего только из двадцати двух кораблей. Из них семь оставались все еще под Кадисом на расстоянии тысячи миль от главной эскадры, крейсировавшей близ Тулона. Предвидя приближение опасности Джервис около того времени, когда была взята Эльба, послал Манну приказание соединиться с ним, и согласно этому блокада Кадиса была снята. Это случилось как раз вовремя, потому что 19 августа Испания, побуждаемая успехами Бонапарта и вступлением французов в Германию – где разделенные армии Журдана и Моро не были тогда еще разбиты эрцгерцогом Карлом – подписала договор об оборонительно-наступательном союзе с республикой. Как только отряд Манна ушел от Кадиса, Ришери, потребовав, чтобы испанский флот конвоировал его в начале плавания, 4 августа вышел оттуда в сопровождении двадцати испанских линейных кораблей. Последние прошли с ним триста миль к западу и затем возвратились в порт. Ришери же последовал дальше к британским владениям Северной Америки – т. е. для исполнения миссии, данной ему почти десять месяцев назад, в течение которых он был уже произведен в контр-адмиралы. Крейсерство его было успешно: он сильно повредил рыбным промыслам британцев у Ньюфаундленда, захватил и сжег сто британских коммерческих судов и возвратился в Брест вовремя, для того чтобы принять участие в неудачной экспедиции против Ирландии, которая вышла из Франции в декабре того же года.

Адмирал Манн, храбрый и хороший офицер, в этой кампании обнаружил плохую логику. По-видимому, говоря словами Наполеона, «II s'etait fait та tableau» по отношению к военно-морскому положению дел; и

для человека такого склада ума губернатор Гибралтара О'Нара, пессимист по характеру, был, вероятно, плохим советчиком. Спеша соединиться со старшим флагманом, Манн забыл о затруднениях, какие испытывал флот его в деле снабжения кораблей продовольственными припасами, и вышел из Гибралтара, не погрузив последние. Джервис вследствие этого был вынужден сейчас же отправить его назад, с приказанием возвратиться по возможности скоро. На пути туда он 1 октября встретился с испанским флотом из девятнадцати линейных кораблей под командованием адмирала Лангара. Британской эскадре удалось уйти от преследования, потеряв два коммерческих судна, бывших под ее конвоем. По прибытии в Гибралтар он созвал совет командиров и, ввиду согласия их с его мнением, отплыл в Англию, что было прямо противоположно приказаниям и Джервиса, и Адмиралтейства. Действия его конечно не были одобрены. [25] После этого он уже не появляется в списках действовавших на море адмиралов, но если вспомнить, что со времени расстрела Бинга за ошибочную логику до рассматриваемой эпохи прошло лишь сорок лет, то придется признать, что люди сделались более сострадательными.

25

Письмо из Адмиралтейства адмиралу Манну может представлять некоторый интерес, как образчик официальной корреспонденции того времени, а также и как выражение неодобрения, слишком глубокое, чтобы его можно было назвать простым выговором: «Сэр, я получил и сообщил лордам комиссионерам Адмиралтейства ваше письмо ко мне от 29 декабря с объяснением ваших действий и серьезных (нескольких?) случайностей, имевших место при прохождении вашем через Гибралтарский пролив с вверенной вам эскадрой; и я получил приказание от их лордств довести до вашего сведения, что они не могут не испытывать величайшего сожаления о том, что вы принуждены были возвратиться с эскадрой в Англию при данных вам приказаниях и при обстоятельствах, в какие вы были поставлены. Я имею также и повеление их лордств сообщить вам, что с этой или завтрашней почтой вам будет послано приказание спустить флаг и списаться на берег».

Отделение Манна уменьшило силы Джервиса на одну треть в то время, когда положение дел становилось с каждым днем все более критическим. Оно не только сделало гораздо более затруднительным удержание британцами за собой господства на Средиземном море, но и лишило адмирала питавшейся им надежды нанести решительный удар испанскому флоту, какой он, впрочем, и нанес ему, но лишь четыре месяца спустя, и не здесь, а у мыса Сент-Винсент. К флоту Лангара, после встречи его с Манном, присоединились семь кораблей из Картахены, и с такими увеличенными силами он появился 20 октября в расстоянии около пятидесяти миль от бухты Сен-Фиоренцо. Джервис только что возвратился тогда из своего крейсерства близ Тулона, получив 25 сентября приказание перевезти войска с Корсики – операция, которая обещала быть затруднительной из-за отсутствия транспортов. 26 октября Лангара вошел в Тулон, где новые союзники собрали теперь тридцать восемь линейных кораблей.

В течение летних месяцев Нельсон блокировал Ливорно после занятия его французами. Эта мера, вместе с захватом Эльбы, кажется, и послужила существенным препятствием для переправы на Корсику сколько-нибудь значительного отряда французских партизан. Для той же цели 18 сентября был захвачен им небольшой остров Капри – генуэзская колония, представлявшая удобное убежище для мелких судов. Но 29 сентября Нельсон получил приказания от Джервиса, возлагавшие на него персонально действия в Бастии при эвакуации Корсики. Как только решение британцев сделалось известным, так недовольство населения на Корсике разгоралось в настоящее возмущение. Джентили, найдя теперь море свободным, высадился на остров 19 октября и преследовал британские войска до самого берега посадка последних на суда совершилась беспрепятственно только под прикрытием корабельных орудий. В тот же день Нельсон взял остальную их часть и перевез их вместе с вице-королем на Эльбу, которую все еще намеревался отстаивать. Джервис держался в Сен-Фиоренцо до последнего возможного момента – хотя еще за две недели до выхода оттуда у него все было уже приготовлено к отплытию – в надежде, что подоспеет Манн, и из опасения, чтобы он не пришел после ухода флота. 2 ноября провизии на кораблях оставалось уже так мало, что дальнейшее промедление сделалось немыслимым, и адмирал снялся с якоря. После двухнедельного беспокойного плавания он достиг Гибралтара 1 декабря 1796 года. На пути он получил инструкции, отменявшие эвакуацию Корсики, если она еще не состоялась, и предписывавшие в противном случае удержание за собою хотя бы Эльбы.

Политика, в силу которой Великобритания решилась отозвать свои силы из Средиземного моря, имела доводы и за, и против. Причины колебаний британского правительства очевидны. Его первоначальные приказания прекратить все операции и очистить Корсику и Эльбу были отданы 31 августа. Генералы Журдан и Моро были тогда в самом сердце Германии, и так как эрцгерцог тогда только что начал свой блестящий контрмарш, которым оттеснил сначала первого, а потом и второго обратно к Рейну, то последствия его никоим образом нельзя было предвидеть. Последние из вестей, дошедших к тому времени до Англии из Италии, говорили о новых успехах Бонапарта при Лонато и Кастильоне и о новом отступлении австрийцев. Приказания же, отданные в отмену первых и помеченные 21-м числом октября, были вызваны влиянием успеха эрцгерцога и счастливого уклонения Вурмзера от встречи с Бонапартом, а главное – вступлением его в Мантую, вследствие чего, несмотря на повторявшиеся поражения австрийцев на поле битвы, гарнизон крепости был значительно усилен, и утомительная осада ее должна была начаться снова. Пока Мантуя держалась, Бонапарт не мог двигаться вперед, и австрийцы собирали теперь новую армию в Тироле. Британское правительство также не сумело понять огромного превосходства своего Средиземноморского флота и упорного характера его начальника. «Адмирал, – писал Эллиот на месте действий, – тверд как скала. Теперь у него четырнадцать линейных кораблей против тридцати или, может быть, сорока неприятельских. Если Манн присоединится к нему, то он, конечно, атакует противника, и все (командиры) уверены в победе». Можно с достаточным основанием сказать теперь, что если бы Манн послушался данных ему приказаний – а только крайние причины могут оправдать непослушание – то Сент-Винсентская битва состоялась бы в Средиземном море, и сильно повлияла бы на политику итальянских государств. После такой победы люди, подобные Джервису и Эллиоту, могли бы быть освобождены от ожидания дальнейших инструкций от правительства. «Изгнание англичан, – писал Бонапарт, – чрезвычайно важно для успеха наших военных операций в Италии. Мы должны предложить более суровые условия Неаполю. Оно имеет величайшее моральное влияние на итальянцев, обеспечивает нам пути сообщения и заставляет Неаполь дрожать даже за Сицилию».

По мнению автора, сэр Джильберт Эллиот высказывает верное заключение в следующих словах, которые показывают и большую дальновидность, и здравую политическую логику: «Я всегда думал, что в борьбе между Французской республикой и остальной Европой чрезвычайно важно, чтобы Италия, вся ли, или частью, не была присоединена к Франции ни в качестве ее владения, ни в качестве зависящей от нее республики. Я считал пребывание в Средиземном море британского флота, имеющего перевес над флотом противника, существенным средством для обеспечения Италии и Европы от такого несчастья. Предвидения Эллиота были оправданы потом Наполеоном. Непосредственным последствием эвакуации был мирный договор, подписанный 10 октября, т. е. как только весть о ней распространилась. В 1796 году кончались уже три года пребывания упомянутого флота в Средиземном море, и за это время дело присоединения Корсики к Англии мало подвинулось вперед. В этот момент было нужно не удаление с поля сражения, а проявление силы путем успешной битвы. И самые близорукие глаза могли сосчитать число кораблей, на которое союзный флот превосходил британский, действительное же превосходство последнего, т. е. преобладание его в силе, могли доказать только сражения. Если бы это было сделано, то острова и отдаленные окраины полуострова набрались бы смелости, и сражение в Лионском заливе имело бы такие же широкие последствия, какие породила Абукирская битва. Ко времени эвакуации тремя важнейшими факторами в военном положении были: осада Манту и, австрийская армия в Тироле и, наконец, но не на последнем месте, британский флот в Средиземном море. Он поддерживал Неаполь, а Неаполь или, скорее, юг Италии составлял одну из самых серьезных и тревожных забот Бонапарта. Наконец, можно сказать, что значение Корсики для флота доказано предпочтением, какое отдавал Нельсон Маддаленской бухте – в проливе, отделяющем Корсику от Сардинии – перед Мальтой как станции для британского флота, наблюдающего за Тулоном.