Влияние морской силы на историю

Мэхэн Альфред Тайер

Напротив, в стратегическом влиянии победы Нельсона на ход войны принцип, лежавший в основе его образа действий, распознается легче, и он даже может быть прямо приложен к военно-морским операциям наших дней. Исход египетского похода зависел от обеспечения свободы сообщения с Францией. Победа у устья Нила уничтожила морскую силу, которая только и могла обеспечить эту свободу сообщений и предопределила окончательную неудачу всего похода; в данном случае ясно видно не только то, что удар был нанесен в согласии с принципом поражения коммуникационной линии неприятеля, но что этот принцип действует и теперь, во времена парового флота, как действовал он в эпоху галер и парусных флотов.

Несмотря на это, чувство некоторого презрения к прошлому, считающемуся обветшалым, вместе с врожденной беспечностью делает людей слепыми даже к тем неизменным стратегическим урокам, которые лежат на поверхности морской истории. Например, многие ли смотрят на Трафальгарское сражение, венец славы Нельсона и апофеоз его гения, иначе, чем как на отдельное событие исключительного величия? Многие ли задают себе стратегический вопрос:

«Каким образом суда его оказались именно там?» Многие ли рассматривают это сражение, как конечный акт большой стратегической драмы, растянувшейся более чем на год, – драмы, в которой столкнулись двое величайших вождей всех времен, Наполеон и Нельсон? При Трафальгаре не Вильнев потерпел неудачу, а Наполеон был побежден; не Нельсон выиграл сражение, а Англия была спасена. И почему? Потому, что комбинации Наполеона не удались, а интуиция и энергия Нельсона всегда держали английский флот на следе неприятеля и привели его в решительный момент к месту победы [4] . Тактика Нельсона при Трафальгаре, хотя и подлежащая критике в деталях, в своих главных чертах была согласна с принципами войны, а смелость ее оправдывалась столько же исключительностью случая, сколько и результатами; но великие уроки эффективной подготовки, активного и энергичного проведения операций, заключавшиеся в обдуманных и дальновидных действиях английского флотоводца в предшествующие месяцы, являются уроками стратегическими и, как таковые, остаются ценными и поныне.

4

См. примечание на с. 28.

В рассмотренных двух случаях события были доведены до их естественного и решительного конца. Теперь может быть приведен третий случай, который не был доведен до какого-либо определенного конца; мнение о том, что следовало бы сделать в этом случае, может стать предметом дискуссии. В войне за независимость США Франция и Испания заключили в 1779 г. союз против Англии. Соединенные флоты трижды появлялись в Английском канале, один раз в числе шестидесяти шести линейных кораблей, принудив значительно слабейшие флоты Англии искать убежища в своих портах. Главными целями Испании было возвращение Гибралтара и Ямайки; и для достижения первой из них союзниками были употреблены огромные усилия при осаде этой почти неприступной крепости с моря и с суши. Усилия эти оказались тщетными. По этому поводу является вопрос характера уже чисто стратегического: не было ли бы возвращение Гибралтара, скорее, обеспечено контролированием Английского канала, нападением на британский флот даже в его гаванях и угрозой уничтожения английской торговли и вторжения на английскую территорию, чем гораздо более трудными действиями против сильно укрепленного и отдаленного пункта английских владений? Англичане издавна были особенно чувствительны к опасности вторжения, и насколько велико было всегда их доверие к своему флоту, настолько же упали бы они духом, если бы это доверие было серьезно поколеблено. Но каково бы ни было решение, со стратегической точки зрения вопрос этот вполне допустим, и он предлагался в другой форме французским офицером того времени, рекомендовавшим направить усилия на какой-нибудь остров в Вест-Индии, который можно было бы обменять на Гибралтар. Однако невероятно, чтобы Англия отдала ключ от Средиземного моря за какое-либо другое заморское владение, хотя она могла уступить его для спасения своих очагов и своей столицы. Наполеон однажды сказал, что он отвоюет Пондишери на берегах Вислы. Если бы он контролировал Английский канал, как мог делать это одно время союзный флот в 1779 г., то можно ли сомневаться в том, что он завоевал бы Гибралтар на берегах Англии?

Чтобы подчеркнуть правильность нашего утверждения, что история внушает стремление к стратегическим исследованиям и иллюстрирует принципы войны фактами, которые она передает, возьмем еще два примера, относящиеся к эпохе более отдаленной, чем рассматриваемая в настоящем труде. Как случилось, что в двух больших конфликтах между державами Востока и Запада на Средиземном море, в одном из которых было поставлено на карту господство над известным тогда миром, враждебные флоты встретились в местах, расположенных столь близко друг к другу, как Акциум и Лепанто? Было ли это случайным совпадением, или это обстоятельство обусловлено сочетанием условий, которое повторилось в прошлом и еще может повториться в будущем? [5] В последнем случае стоит заняться изучением причин этого явления, ибо если на Востоке опять когда-нибудь возникнет морская сила, подобная силе Антония или Турции, то стратегические вопросы прошлого могут встать вновь. В настоящее время кажется, что центр морской силы, сосредоточившейся главным образом в Англии и Франции, лежит определенно на Западе, но если бы какой-нибудь случай прибавил к контролю над Черноморским бассейном, находящимся теперь в руках России, обладание входом в Средиземное море, то нынешние стратегические условия, влияющие на морскую силу, совсем изменились бы. Теперь, если бы Запад выступил против Востока, то флоты Англии и Франции сразу пришли бы к берегам Леванта, не встретив никакого сопротивления, как они сделали это в 1854 г. и как сделала одна Англия в 1878 г.; в случае же предположенной выше перемены Восток, как это уже случилось дважды в прошлом, встретил бы Запад на полпути.

5

Наваринское сражение между Турцией и западными державами (1827) имело место близ того же пункта.

В весьма

важный и значительный период мировой истории морская сила имела стратегическое влияние и вес, которые, однако, почти не были осознаны. Теперь невозможно получить подробную информацию, необходимую для того, чтобы проследить в деталях ее влияние на исход второй Пунической войны; но оставшихся от того времени данных все-таки достаточно для того, чтобы гарантировать справедливость утверждения, что упомянутая сила была решающим фактором. Точное суждение по этому вопросу не может быть составлено на основании изучения тех событий этой борьбы, которые ясно переданы древними историками, ибо, как всегда, история отнеслась к морским операциям пренебрежительно. Необходимо также знакомство с общей морской историей, чтобы из незначительных указаний можно было извлечь правильные заключения, основанные на знании того, что было возможно в периоды, история которых хорошо известна. Господство над морем, как бы оно ни было действительно, не дает ручательства в том, что единичные корабли неприятеля или малые эскадры его не смогут выбраться из порта, пересечь более или менее оживленные океанские пути, совершить нападения на незащищенные пункты длинной береговой линии и войти в блокированные гавани. Напротив, история показывает, что подобные прорывы всегда в известной мере возможны для слабейшей стороны, как бы велико ни было неравенство в морских силах. Поэтому господству римских флотов над морем или над важнейшей частью его не противоречит тот факт, что карфагенский адмирал Бомилькар в четвертый год войны, после жестокого поражения при Каннах, высадил четыре тысячи человек и несколько слонов в южной Италии, или что на седьмой год войны, уйдя от римского флота близ Сиракуз, он опять появился при Таренте, – тогда уже попавшем в руки Ганнибала, – или что Ганнибал отправил посыльные суда в Карфаген, или даже, что в конце концов он ускользнул в безопасности в Африку со своей потрепанной армией. Ни один из этих фактов не доказывает положительно, что правительство Карфагена смогло бы, если бы пожелало, оказывать Ганнибалу постоянную поддержку, которой в действительности он не получил; но они, естественно, производят впечатление, что такая поддержка могла бы быть оказана. Поэтому утверждение, что римское преобладание на море имело решительное влияние на ход войны, нуждается в подтверждении его при помощи рассмотрения хорошо удостоверенных фактов. Только таким образом характер и степень этого влияния могут быть оценены надлежащим образом.

В начале войны, говорит Моммзен, Рим обладал контролем над морями. Какой бы причиной или комбинацией причин ни был вызван указанный факт, это, по существу, неморское государство в первой Пунической войне добилось на море превосходства над своим морским соперником и удерживало это превосходство и впоследствии. Во второй Пунической войне не было ни одного серьезного морского сражения – обстоятельство, указывающее само по себе и еще более в связи с другими хорошо установленными фактами на превосходство одной стороны, аналогичное с тем, которое в другие эпохи было отмечено той же самой чертой.

Так как Ганнибал не оставил мемуаров, то неизвестны мотивы, побудившие его к опасному и почти гибельному походу через Галлию и через Альпы. Известно, однако, что его флот, стоявший у берегов Испании, не был достаточно силен для состязания с римским. Конечно, даже если бы соотношение сил на море было иным, Ганнибал мог бы, по известным ему причинам, избрать тот путь, который он избрал в действительности; но если бы он избрал морской путь, то не потерял бы тридцати трех тысяч из шестидесяти тысяч ветеранов, с которыми двинулся в путь.

Пока Ганнибал совершал свой опасный поход, римляне послали в Испанию под начальством двух старших Сципионов часть своего флота, на котором находилась консульская армия. Это плавание было совершено без серьезных потерь, и армия успешно высадилась к северу от Эбро на коммуникационной линии Ганнибала. В то же время другая эскадра, – с армией, которой командовал второй консул, – была послана в Сицилию. Численность обоих флотов достигала двухсот двадцати судов. На месте избранной стоянки каждый из флотов встретил и разбил карфагенскую эскадру с легкостью, о которой можно судить по беглым упоминаниям об этих сражениях и которая указывает на действительное превосходство римского флота.

В конце второго года войны положение было таково: Ганнибал, вступив в Италию с севера, после ряда успехов обошел Рим с юга и утвердился в северной Италии, снабжаясь за счет страны, что восстановило против него население и было особенно невыгодно для него в сопоставлении с могущественной политической и военной системой контроля, установленной здесь Римом. Поэтому для него прежде всего было настоятельно необходимо обеспечить себе непрерывный приток запасов и подкреплений из какой-нибудь надежной базы – то, что на современном военном языке называется «коммуникациями». Три дружественные области, каждая в отдельности или все вместе, могли быть для него такой базой: Карфаген, Македония и Испания. С первыми двумя он имел сообщение только морем. Из Испании, которая поддерживала его особенно энергично, до него можно было добраться и морем и сушей, при условии, если неприятель не преградит пути; но морской путь был короче и легче.

В первые годы войны Рим, при посредстве своей морской силы, обладал абсолютным контролем над водным бассейном между Италией, Сицилией и Испанией, известным под названием Тирренского и Сардинского морей.

Население морского побережья от Эбро до Тибра было настроено весьма дружественно к Риму. На четвертом году после битвы при Каннах Сиракузы отложились от союза с римлянами, возмущение вспыхнуло по всей Сицилии, и Македония также вошла в наступательный союз с Ганнибалом. Эти перемены расширили область необходимых операций римского флота и потребовали от него величайшего напряжения. Как был он использован и как повлиял на борьбу?