Вляп
Шрифт:
Потом - тактильные. Что-то мягко коснулось предплечья. Мышь, крыса? В панике дёргаюсь, вслушиваюсь в тишину, вглядываюсь в темноту. Сердце колотит где-то у горла. Страшно. Непонятно чего... Потому и страшно, что непонятно... Успокаиваюсь, задрёмываю. Просыпаюсь от собственного крика - сводит ногу. Больно. Невозможно лежать, сидеть, невозможно найти место, положение, чтобы не болело. В любом положении боль - усиливается. Меняешь - эта боль слабеет, в другом месте болит все сильнее. Сводит все: ломит виски, сводит челюсти, зажимает горло. Вдох - всхлип. Задерживаю дыхание и чувствую как дрожит, колотит все тело. Выдох - стон. Переходящий в
Так вот о чем монумент ходячий говорила! "Шёлковый"! Не кафтан, не халат, не колпак. Я - "шёлковый". Хорошо, я - буду, буду!
Конец второй части
Часть 3 Полюби меня таким какой я есть...
Глава 11
Хороший был у царя Соломона перстень. Оптимистический. С гравировкой: "И это пройдёт".
Я так ждал звука шагов, скрипа открывающейся двери... Проспал. В какой-то момент по глазам ударил свет. Ничего не видно, в глазах больно. Мне накинули какую-то тряпку на голову, подхватили поперёк туловища, понесли... Спасители! Спасатели! Меня спасли... Кончился этот мучительный бред с предками, с Русью Святой и Древней, с дерьмом и скотством... Ура! Кащенка! Сейчас - врачи, укольчики, сестры и братья в белых халатах...
Я лежу на спине. Надо мною лицо, благообразное, с аккуратной остренькой бородкой. Классический земской доктор. Сельский интеллигент в третьем поколении. Очень спокойное, умное, доброжелательное лицо. Спокойное даже в пляшущих отсветах какого-то огня.
– - Меня Саввушкой кличут. Ты меня понял? Скажи "да".
Не могу. Язык распух, в горле - как куча бетонной крошки. Откуда-то сбоку голос. Поворачиваю голову: Юлька. Здесь?! Дрянь горбатая! Она же меня сюда привезла! Она меня продала и предала! В рабство продала, гадина! Пытаюсь подняться. Руки... что-то держит. И вдруг - страшная боль в левой руке. От локтя до самого сердца. Господи! Значит это не конец, это не спасатели, это не бред... Это все еще Русь... Святая...
– - Меня кличут Саввушкой. Ты меня понял? Закрой и открой глаза.
Хлопаю глазами. Старательно. Несколько раз.
– - Я буду тебя учить. Вежеству. Я буду велеть - ты будешь делать. Быстро, старательно. Да?
Не понимаю. Ступор. Какое такое "вежество"? Я просто смотрю. Саввушка чуть улыбается.
– - Хочешь назад в поруб?
Назад? В космос, одиночество, боль, сумасшествие? Я трясу головой. От движения голову просто разламывает, темнеет в глазах.
Так началось моё обучение. "Курс молодого холопа"... До того я здесь уже пережил немало: собственную смерть у поворота на Кащенку, перенос психоматрицы по ветвям мирового дерева, публичную казнь в Волчанке, потерю всей кожи с зубами и волосами... Но ничто не может сравниться с тем влиянием, которое на меня оказали эти шесть дней: три - с самим собой, три - с Саввушкой.
Мне повезло: Саввушка был профессионал высшего класса. Таких на весь Киев три-четыре. На Русь - хорошо если десяток. Профессиональный палач, кат в третьем поколении. Кстати, тоже Мономахович - дед его служил князю Владимиру по прозвищу Мономах. Ну, которого шапка. Потом деда женили на беременной девице из сенных девок. Не из тех, которые "на сене", а из тех которые "в сенях". С которой сам Мономах перед этим и побаловался.
Будь на месте Саввушки какой-нибудь подмастерье - я бы из этого застенка не вышел - забили бы до смерти. Потому что только очень уверенный в своём профессионализме мастер может, столкнувшись с непонятным, попытаться понять. А подмастерья просто ломят и ломят все сильнее. Пока не сорвут резьбу.
При семи миллионах, примерно, населения Руси, один процент, как и везде, составляли высшие сословия - князья, бояре, попы, иноки. И два процента - рабы. Холопы и холопки. Раб - не смерд, на землю не посадишь. И ремесленники из них - не очень. Для этого больше закупы подходят. А раба - либо на тяжкий труд, либо в прислугу. В прислуге есть такая тонкая категория - "верховные" (или - "верхние") холопы. Не потому, что главные, а потому что имеет доступ на "верх". На верхние этажи богатых княжеских и боярских теремов. К, так сказать, "телу" господскому. Практически - члены семьи. Или (может, так понятнее будет) - домашние животные. Двуногие говорящие орудия.
Естественно, ни в одном приличном доме не будут держать недоученного, не выдрессированного ризеншнауцера. Это и опасно - а вдруг ребёнка покусает, и неприлично - пришли гости, а посередь прихожей куча собачьего дерьма.
Поэтому всегда существовала система "профессиональной подготовки". И в части собственно функции - чтобы стремянной подсаживал хозяина в седло придерживая за колено, а не, например, за гениталии. И в части общей психологии - чтобы тот же стремянной, обозлившись на комья грязи на господском сапоге, не ткнул хозяина ножом в то место, за которое и подсаживать нельзя.
Обычно холопы в боярских усадьбах были либо потомственными, либо взятыми в дом с довольно раннего детства. Их воспитывали в духе безусловного подчинения. Принадлежности к семье - этакий "корпоративный семейный дух" ("наш Инкорпорейтед - большая дружная семья"). И, конечно, абсолютной преданности хозяину. Традиционно этим занимался священник - домовой или дворовой в зависимости от типа церкви - домашней или надворной. Детишки с ошейниками росли на глазах у всех, их деловые качества и преданность проверялись неоднократно и многосторонне. Одновременно шёл отсев. Кто-то оставался в "нижних" - дворовым слугой. Кто-то отправлялся в вотчины, на специфические работы. Кого-то вообще продавали "гречникам" - купцам греческим. А дальше Сурож или Феодосия, которая Кафа. Бабы - в хлев или в поле, девки в постель, потом в хлев, мужики - на галеры или в каменоломни.
Отбоя от желающих в "верхние" не было. Во-первых, постоянно шло достаточно эффективное воспроизводство в среде собственно холопов. Причём довольно качественное - именно в этой среде широко разливалось собственное семя бояр - генетически наиболее здоровой и активной части нации. А ребёнок почти всегда в таких обществах наследует судьбу матери. То есть - "холоп прирождённый". Во-вторых, масса вольных, прежде всего - смердов из вотчинных, желало пристроить ребёнка в господский дом. Хоть кем. Поскольку и дитё в тепле и сытости, и остальным деткам дома кусок по-больше оставался.