Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси
Шрифт:
— А в посудомоечную машину их можно класть? — спросил он на ходу.
— Еще бы. Никаких специальных привилегий у них нет. Это просто стаканы, а не иконы, которым надо бить поклоны.
— Но ведь есть и другая проблема, — не сдавался Джефф. — Не будут ли теперь все прочие стаканы казаться рядом с ними менее значимыми? И если мы вдруг станем пить шампанское из обычных фужеров, не покажутся ли они нам банками из-под варенья?
— Если бы все так думали, — прервала его Лора, — человечество не эволюционировало бы даже до той ступени, на которой пьют из банок от варенья.
Они шли через
— Ты знаешь, где мы? — спросила Лора.
— Не совсем.
— А куда мы идем?
— Нет. Но хотел бы узнать.
Пять минут спустя так и случилось. В конце переулка оказался маленький отельчик с громким именем «Эксельсиор» [101] . Лора взяла ключ у дамы-портье, которая встретила ее широкой улыбкой, не проявив ни малейшего интереса к ее новому другу. В крошечном лифте, тесном даже для двоих, она указала Джеффу на табличку в пластиковой оболочке, пришпиленную под инструкцией по эксплуатации.
101
Excelsior — «Все выше» ( лат.).
— Глянь на этот шедевр концептуального искусства.
ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ТАК ДОБРЫ,
НЕ ЦАРАПАЙТЕ ПЛАСТИКОВУЮ ОБОЛОЧКУ
МЫ СТАРАЕМСЯ ДРУЖИТЬ С ОКРУЖАЮЩЕЙ
СРЕДОЙ, НО, ЕСЛИ ВЫ ПОЦАРАПАЕТЕ
ОБОЛОЧКУ НАМ ПРИДЕТСЯ ЕЕ ВЫБРОСИТЬ.
— Ты права, — сказал Джефф. — Этой табличке место в Арсенале.
Комнатка оказалась маленькой. Ее главной достопримечательностью была огромная белая кровать, которую невозможно было ни проигнорировать, ни избежать. Лора сполоснула новые стаканы, смяла розовую шелковую бумагу и выкинула ее в корзину.
— Что желаешь в качестве инаугурационного напитка? Есть обычный набор мини-бара, плюс я купила по случаю жары минеральную воду и гранатовый сок.
— Вот это было бы отлично!
Как приятно не чувствовать себя обязанным пить алкоголь — особенно днем.
— Если мы сейчас разобьем стаканы, то скажем: «Ого! Какой дорогой гранатовый сок». Так что можно ничего не бояться. Чин-чин!
Они осторожно чокнулись стаканами, затем поцеловались. Явно довольные, что оказались в таких роскошных сосудах, гранатовый сок и газированная вода с энтузиазмом шипели и булькали.
— Ты вкуса граната.
— И ты.
Она прикусила его нижнюю губу. Ее рот приоткрылся. Они снова целовались. Ему никогда еще так не нравилось целоваться. Потом — непонятно, по чьей инициативе, — они перегруппировались таким образом, что он целовал ее бедра, а она лизала его живот. Он приподнялся, чтобы она могла стянуть с него брюки. Она вытащила из его трусов член и принялась лизать его по всей длине. Он стянул ее трусики — снова белые — с бедер и снял их, а вот что делать со спущенным до пояса платьем, не знал. Тогда она села и сама сняла его через голову. Ее запах — и его желание — были сегодня сильнее, чем вчера. Он вдохнул этот запах и зарылся лицом меж ее ног. Она перевернулась и оказалась
— А теперь трахни меня.
Он протянул руку к брюкам, в кармане которых были презервативы.
— Презерватив не нужен, — сказала она. — У меня есть колпачок. Просто вчера его при себе не было.
Он лег на нее. Его член скользнул в ее вагину, а ее язык — ему в рот.
Он начал двигаться внутри нее. Ничего подобного он доселе не испытывал. Она открылась ему на нефизическом уровне, что лишь усилило чисто физические ощущения их тел, двигавшихся в едином ритме. Он сознавал, что находится внутри нее, но все происходящее слишком напоминало внетелесный опыт. Слово, настойчиво всплывавшее в мозгу потом, когда они лежали в объятиях друг друга, было таким же малоупотребимым, как некогда слова «вагина», «член» и «трахаться». Причастие. Она облизывала свои пальцы, увлажняла их слюной из своего рта и из его, выгибала спину, прижималась к нему бедрами.
— Я кончаю, — сообщила она.
Ее влажный палец проник в него, и мгновение спустя он уже тоже кончал вместе с ней, внутри нее.
Они лежали неподвижно.
— Да, — сказал он, — это было крайне приятно.
— И вправду, — промурлыкала она.
Когда его член выскользнул из нее, они повернулись на бок и обнялись. Джефф незаметно задремал.
Проснулся он через десять минут; его рука онемела под ее шеей. Она тоже просыпалась. Он вытащил из-под нее свою руку, и она покалывала, медленно возвращаясь к жизни.
— Ты самый худой человек, с которым я когда-либо спала, — заявила Лора. — Это как заниматься любовью с гладильной доской.
— На свете наверняка есть такая страна — скорее всего какая-нибудь бывшая советская республика, — очень бедная и страдающая от дефицита обычных бытовых товаров, где то, что ты сейчас сказала, самый большой комплимент, какой только может сделать женщина мужчине. Где бы такое место ни было, я найду его и, если все сложится, перееду туда жить.
— Я самакак раз оттуда, — сказала она, и они снова поцеловались.
Джефф остался лежать, а она встала, чтобы принять душ. Он смотрел, как она идет в ванную: узкие бедра, тонкая, длинная спина. Она спустила воду в туалете, а потом включила душ. Когда она вышла из ванной, завернутая в белое полотенце, настал его черед ополоснуться. Вынырнув из облаков пара, он увидел на ней то же белое платье, в котором она сюда пришла. Он помог ей застегнуть молнию и крючок на самом верху.
Они вышли из отеля и отправились в почти пустую тратторию, которая всего через пару часов будет набита битком, как пчелиный улей. Вина им не хотелось, только минеральной воды. Джефф спросил ризотто, Лора — телячью отбивную.
— Странный и довольно противоречивый выбор, — прокомментировал Джефф. — Хотя я прекрасно понимаю, что после вчерашнего пиршества в Гуггенхайме сама мысль о ризотто может быть невыносима.
— На самом деле, — сказала Лора, — я должна тебе кое в чем признаться касательно вчерашнего вечера.