Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией
Шрифт:
Слово «странно» даже близко не описывало мое самочувствие, но конкретизировать я не стал. Даже чтобы просто говорить, мне нужно было прикладывать неимоверные усилия.
– Это просто адреналин. Как ваше дыхание? У вас гипервентиляция легких?
– Нет, только сердце бьется очень быстро. Но мое дыхание… странное. Все кажется мне странным.
Врач нащупал мой пульс и прижал два пальца к моей груди. Он перестал улыбаться.
– Вы принимаете наркотики? – спросил он.
– Нет!
– Пробовали когда-нибудь?
– Да, но не на этой неделе. Но я
– Хорошо, – сказал он. – Вам нужен диазепам [2] . Это максимум. Больше я ничем не могу вам помочь.
Очень продуктивный выдался поход к врачу, учитывая то, что мы находились в стране, где диазепам можно купить так же легко, как парацетамол и ибупрофен.
– Он вам поможет. Обещаю, – добавил врач.
Я лежал в постели и представлял, что таблетки работают. На мгновение паника уменьшилась до уровня сильной тревожности.
2
Диазепам – транквилизатор, оказываюший успокаивающее действие на нервную систему, уменьшая чувство страха и тревожности.
Однако это короткое расслабление спровоцировало новый приступ паники, которая, охватив меня, напоминала стремительный поток, уносящий вдаль. Я чувствовал себя Броуди из фильма «Челюсти», который сидел на пляже и думал, что видит акулу. Когда я лежал на диване, мне казалось, что нечто уносит меня из реальности.
Убийца
Сегодня в Великобритании и США суицид является одной из основных причин смертности. По данным статистики, на каждые 100 смертных случаев приходится одно самоубийство.
Согласно Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), больше людей заканчивают жизнь самоубийством, чем умирают от рака желудка, цирроза печени, рака прямой кишки, рака груди и болезни Альцгеймера. Так как большинство людей, совершающих суицид, страдают депрессией, ее можно считать одной из самых смертельно опасных болезней на планете, которая уничтожает больше людей, чем любые формы насилия, вместе взятые, будь то военные действия, терроризм, домашнее насилие и убийства.
Еще более удивительно, что при депрессии люди убивают себя такими способами, которые не пришли бы им в голову при любой другой болезни. Тем не менее многие продолжают считать, что депрессия не так уж опасна. Хотя если бы эти люди сами столкнулись с ней, то никогда бы больше так не говорили.
По данным статистики, на каждые сто смертных случаев приходится одно самоубийство.
То, что люди говорят страдающим депрессией
(но никогда бы не сказали в другой ситуации)
«Ой, да перестань. Подумаешь, туберкулез. Все могло бы быть гораздо хуже. Хотя бы никто не умер».
«Как думаешь, почему ты заболел раком желудка?»
«Да, я знаю, что рак прямой кишки – это ужасно, но тебе нужно попробовать пожить с человеком с таким же диагнозом. Фу-ты! Кошмар какой».
«Альцгеймер, говоришь? Расскажи мне о нем, а то он постоянно меня беспокоит».
«А, менингит! Просто перестань заморачиваться по пустякам».
«Я понимаю, что у тебя нога горит, но если ты будешь постоянно говорить об этом, легче не станет, верно?»
«Да, да, я понимаю, что парашют не раскрылся. Держи нос выше!»
Обратное плацебо
Лекарство мне не помогло. Мне кажется, я был частично сам в этом виноват.
В самое тяжелое время, когда депрессию круглосуточно сопровождал синдром панической атаки, я боялся всего.
В книге «Обман в науке» Бен Голдакр писал: «Эффекту плацебо подвержены все, в том числе и вы. Ваше тело обманывает ваш разум. Вам нельзя доверять» (пер. И.А. Шестовой). Это абсолютно верно, и эффект плацебо может работать в двух направлениях.
В самое тяжелое время, когда депрессию круглосуточно сопровождал синдром панической атаки, я боялся всего. Я буквально пугался собственной тени. Когда я долго смотрел на какой-нибудь предмет, например на ботинки, диванную подушку или облако, я начинал видеть внутри его странную враждебность, которую в Средние века сочли бы самим Дьяволом.
Но больше всего меня пугало все то, что меняло мое восприятие действительности: наркотики, алкоголь, недостаток сна, неожиданные новости и даже массаж.
Когда тревожность слегка отступала, я, наоборот, увлекался алкоголем. Окутывающее тепло, которое наступало после выпивки, так расслабляло, что о похмелье, которое непременно следовало, я забывал. После важных деловых встреч я шел в бар и сидел там весь день, рискуя опоздать на последний поезд домой. Однако в 1999 году мне еще слишком далеко было до достижения этого относительно нормального уровня дисфункции.
Странная ирония заключается в том, что, когда мне больше всего нужен был мой разум, я отказывался с ним контактировать. Не потому, что я не хотел снова почувствовать себя хорошо, а по той причине, что перестал верить, что хорошее самочувствие возможно. Оно было куда менее реально, чем пугающее плохое. Думаю, моя беда была и в том, что я был подвержен обратному эффекту плацебо. Как только я принимал диазепам, то сразу же начинал паниковать, и паника усиливалась, если ощущалось хоть какое-то действие лекарства, даже если оно было положительным.
Больше всего меня пугало все то, что меняло мое восприятие действительности: наркотики, алкоголь, недостаток сна, неожиданные новости и даже массаж.
Много месяцев спустя тот же самый эффект проявился и у зверобоя, и даже у ибупрофена, поэтому проблема была не только в диазепаме. Кроме того, диазепам – не самое сильное лекарство. Однако многие другие люди тоже отметили усиление тревожности и отрешенности от мира после приема этого препарата, поэтому мне все же кажется, что проблема (для меня) частично заключалась в этом лекарстве.