Влюбленная некстати
Шрифт:
– Да, ведьм больше не вешают, но это не значит, что мир стал терпимее. Я не хочу участвовать в вашем исследовании. Это мое последнее слово.
– Хорошо.
И тут Бук заметил, что она очень устала. Устала до изнеможения. Он ощутил жалость, смешанную с чувством вины.
– Ладно. Знаете, на днях произошла одна очень странная вещь…
Он сделал паузу. Рипли заерзала на стуле и неохотно посмотрела на Макаллистера.
– Я видел на берегу женщину. Сначала я подумал, что это вы. Те же глаза, то же лицо. Она
Рипли плотно сжала губы и взяла бокал.
– Может быть, вы выпили слишком много «Мерло»?
– Она хочет искупить свою вину. А я хочу помочь ей сделать это.
– Вы хотите собрать данные! – бросила она в ответ. – Хотите получить законные основания для нового крестового похода. Может быть, написать книгу.
– Я хочу понять.
«Нет, – подумал он, – это не все. Точнее, не самое главное».
– Хочу знать, – уточнил он.
– Тогда поговорите с Майей. Она обожает все эти штуки.
– Вы выросли вместе?
– Да. Ну и что?
«С этой женщиной куда легче и приятнее иметь дело, когда она держит себя в руках», – подумал Мак.
– Я почувствовал, что между вами существует какое-то… э-э… напряжение.
– Опять же, ну и что?
– Любопытство – главная черта ученого.
– Любопытство сгубило кошку. – К Рипли возвращалась ее обычная насмешливость. – К тому же едва ли можно назвать настоящим ученым человека, который разъезжает по миру, играя в охотника за ведьмами.
– Знаете, именно так говорит мой отец, – весело сказал Мак, встал, собрал грязные тарелки и поставил их в раковину.
– Значит, он разумный человек.
– О да. Я для него – сплошное разочарование. Нет, это несправедливо. – Бук вернулся и долил вина в бокалы. – Скорее головоломка, в которой не хватает нескольких деталей… Кстати, расскажите мне о своих родителях.
– Они на пенсии. Отец был шерифом до Зака, а мать – дипломированным бухгалтером. После выхода в отставку они купили трейлер и с тех пор живут на колесах.
– Объезжают национальные парки?
– Да, но не только. Они наконец-то получили возможность пожить для себя и напоминают двух подростков во время бесконечных весенних каникул.
Не столько эти слова, сколько тон, которым они были сказаны, помогли Маку понять, что Тодды были крепкой и счастливой семьей. Можно было не сомневаться: ее неконтролируемые выбросы энергии не были связаны с семейными ссорами.
– Вы работаете вместе с братом.
– Очень тонкое наблюдение.
Похоже, она окончательно пришла в себя.
– Я познакомился с ним вчера. Вы не слишком похожи. – Он оторвался от своих записей. – Если не считать глаз.
– Все гены красоты в нашей семье достались Заку. Мне ничего не осталось.
– Вы присутствовали при аресте Ивена Ремингтона, когда Зак был ранен.
Ее лицо снова окаменело.
– Хотите прочитать полицейский отчет?
– Я уже знаком с ним. Судя по всему, ночь выдалась не из легких. – Не будем форсировать события, решил он. – Вам нравится быть копом?
– Иначе я этим не занималась бы.
– Рад за вас. А почему «Мальтийский сокол»? – продолжал спрашивать Мак.
– Что?
– Мне интересно, почему вы выбрали именно этот фильм Богарта, а не, скажем, «Касабланку».
Рипли покачала головой, собираясь с мыслями.
– Не знаю. Может быть, потому что «Касабланка» – это игра, а «Сокол» – работа. В этой картине торжествует справедливость.
– Я всегда думал, что Илза и Рик после войны поженились, а Сэм Спейд так и остался сам по себе… Какая музыка вам нравится?
– Что?
– Музыка. Вы сказали, что любите заниматься физическими упражнениями под музыку.
– Какое это имеет отношение к вашей работе?
– Вы же не хотите участвовать в моем исследовании. Раз так, мы могли бы использовать оставшееся время, чтобы лучше узнать друг друга.
Она шумно выдохнула и пригубила бокал.
– Вы действительно странный человек.
– Ладно, если так, оставим вас в покое и поговорим обо мне. – Он откинулся на спинку стула. Лицо Рипли сразу стало расплывчатым, и Мак подумал о том, что пора сменить очки. – Мне тридцать три года, и я очень богат. Второй сын в семье Буков. Моя семья всегда специализировалась на юриспруденции. А я еще в детстве увлекся сверхъестественным: его историей и влиянием на культуру и общество. Это заставило родителей обратиться к психологу, и он заверил, что мое поведение – особая форма мятежа.
– Они потащили вас к психиатру, потому что вам нравились привидения?
– Знаете, если четырнадцатилетний мальчик становится студентом университета, кто-то всегда вызывает к нему психиатра.
– Четырнадцатилетний? – Рипли поджала губы. – Да, это необычно.
– Скажем так: в этом возрасте редко бегают на свидания. – Увидев, что у Рипли дрогнул в усмешке уголок рта, Мак обрадовался. – Я направлял первые проявления сексуальной энергии на науку и личные интересы.
– Иными словами, налегали на книги.
– Да. Когда мне исполнилось восемнадцать, родители махнули на меня рукой и отказались от мысли пристроить в какую-нибудь из семейных фирм. Достигнув совершеннолетия, я стал самостоятельно распоряжаться своими деньгами и получил возможность заниматься тем, чем мне хочется.
Рипли нагнула голову. Любопытство брало свое.
– А романы у вас были?
– Пару раз. Я знаю, что испытывает человек, когда его изо всех сил подталкивают к тому, чего он не хочет или к чему не готов. Говорят, со стороны виднее. Может быть, иногда это и верно. Но это не значит, что другие люди имеют право делать выбор за вас.