Влюблённая. Гордая. Одинокая
Шрифт:
– Любаша, ты не потянешь, детка, – обреченно вздыхает мама. – Да мы и не сможем с отцом принять…
– Ну что ты такое говоришь, мама?
– Ты и так платишь кредит за «морковку», квартиру снимаешь… Никак не потянуть.
– Мама, покажи направление и озвучь эту чёртову цифру! – рычу я.
Вера Николаевна деловито надевает на нос очки, одергивает домашнюю футболку и уходит в гостиную за Алешкиными выписками.
Пока мамуля копается в комнате, я переворачиваю на сковородке котлеты и сервирую стол. Достаю из холодильника свежую зелень
– Держи, Любушка, – протягивает документы мама. – Сумма для нас неподъёмная. Я уже думала, может у Рябининых занять? Богдан же хорошо зарабатывает.
– Не вздумай, мам. Богдан дом строит, тете Глаше помогает с санаториями и дорогостоящими лекарствами. Да и на Никиту Сергеевича в этом году хвори напали…
Дед Никита на самом деле никакой не дедушка Алисе: он троюродный брат Глафиры Тимофеевны, живущий по соседству. Но назвать старика чужим язык не поворачивается.
– И то верно. Не подумала я. – Виновато качает головой мама. – Может, нам с папой кредит в твоём банке оформить?
Мамуля работает на почте оператором, мой отчим дядя Костя – отец Алешки – водителем грузовика на хлебопекарном заводе. Представляю вытянутые лица менеджеров банка, если родители покажут им свои доходы!
– Мамуль, я сама возьму кредит…
– Нет, Любашка, не потянешь, солнышко. – Похоже, мама снова собирается плакать.
– Я откажусь от съемной квартиры, мам. Буду жить с вами и ездить на работу из Снегирево. Надеюсь, комната осталась за мной? – улыбаюсь от внезапно заполнившей грудь лёгкости.
– Глаша обидится. – Взмахивает рукой мама, устало стирая слезинки. Только сейчас замечаю, какие у неё потухшие глаза. Тоже всю ночь не спала, страдалица моя.
– Я девчонкам квартиру пересдам. Коллегам.
– Ладно, пошли, доченька на кухню. Сейчас папа с Алешенькой придут с прогулки. Вздумалось старому дураку тащиться в такую непогоду за свежими куличами к чаю. «Маковка» выпечку по субботам развозит, поэтому…
– Я знаю, мам.
Мамуля волнуется и говорит известные мне факты. А у меня почему-то в памяти всплывают догадки Боголюбова о несуществующем покровителе. Сейчас от него я бы не отказалась!
В окно стучатся снежинки, в коридоре гудит котёл, работающий на полную мощность, а я почему-то снова возвращаюсь мыслями к Мирославу. К нашей ночи в моем доме… Тихонько вхожу в свою комнату и зажмуриваюсь, прогоняя представших перед взором призраков из прошлого.
«– Родители дома?
– Да, но их спальня в дальнем крыле. Не волнуйся, никто не услышит нас.
– Пончик, ты сумасшедшая, во что ты меня впутываешь?
– Я хочу этого, Мир, пожалуйста…»
Здесь почти ничего не изменилось: письменный стол, деревянный шкаф с наклеенными на дверцы постерами, громоздкий полосатый диван. Помню, с какой любовью мама шила покрывало из разноцветных обрезков ткани и маленькие красные подушки,
Я проиграла себе, не рассчитала размеров собственной стойкости или циничности, захлебнулась коктейлем из любви и разъедающей душу вины. И почему мне жизненно необходимо ковырять эту рану? Окунаться в колодец боли и пить ее большими глотками?
« – Я хочу этого, Мир. Пожалуйста…»
Девица на одну ночь, подмахнувшая доступностью… Дешевая бульварная потаскушка, достойная «встреч для удовольствия». Вот кто я для него.
Девочки, спасибо за вашу поддержку!
Глава 7.
Любаша.
Входная дверь со скрипом распахивается, впуская в прихожую морозное облачко. Вздрагиваю от звука и прячу слезливый любовный роман под подушку. Книгами маму снабжает наша соседка Капитолина Ивановна – библиотекарь в снегиревском доме культуры. Чего она только маме не приносит! И триллеры, и зарубежные детективы, после которых папа Костя отпаивает мамулю корвалолом.
– Вовремя мы сынок подоспели, Любаня приехала! – зычно произносит папа Костя, помогая Алешке разуться и снять куртку.
Брат опирается на костыли и улыбается, заметив меня в проеме. Высокий, вихрастый мальчишка с широкой улыбкой и грустными глазами.
– Привет, сеструха. – Произносит он важно, протягивая отцу куртку.
Я прячу грусть за улыбкой и прижимаю мальчишку, вымахавшего с меня ростом, к груди.
– Так вы это… пешком, что ли, до булочной ходили? – укоризненно качаю головой, ероша волосы брата. Они такие же огненно-рыжие, как у нас с мамой. В остальном мы с братом мало чем похожи – разве что карими большими глазами.
– На машине ездили, дочка, – отвечает папа. – Врач запретил Алешке наступать на ногу.
– Но он же ходил! – несмотря на усилие, реплика звучит обреченно.
– Давай позже поговорим, Любаша, – сконфуженно бормочет папа. – А разве мама…
– Я, вообще-то, здесь! – вмешивается брат. – Не надо все от меня скрывать, как от маленького. Люба, мама успела тебе рассказать? О том, что у меня нога укоротилась и искривилась?
– Деформировалась. – Тактично поправляет мама, сложив руки на груди в жалостливом жесте. – Алёша, а ты откуда…
– Прочитал заключение. Я интересуюсь медициной, мам, я же говорил, что хочу стать врачом, вы забыли?
Я согласно киваю, слегка прикусив губу. Одного рыжего врача в моей жизни достаточно, но двое… Пожалуй, я не выдержу!
Мамуля отправляет мужиков мыть руки. В привычные звуки папиных шагов в домашних тапочках неприятно врывается стук костылей по полу. Мы накрываем на стол и прогоняем задержавшееся в нашем дружном доме уныние. Мама журит Алешку за беспорядок в комнате, а я улыбаюсь папиным шуткам. Ничего, справимся. Когда наша пропадала?