Влюбленные соперники
Шрифт:
Закери выпрямился. На его красивых губах появилась та обаятельная улыбка отпрыска Викемов, из-за которой ему строили глазки все деревенские девчонки.
– Ты совсем дурочка, ведь идет дождь. Или ты этого не заметила?
– Пока еще не идет, а только собирается.
– Неужели ты побоишься какого-то там грома? – насмешливо улыбнулась она.
– А как тебе нравятся молнии?
Схватив его за руку, Бесс потянула Закери к двери.
– Мне нравятся яркие и необычные вещи, мой дорогой, – ответила она. – Обручена я с тобой или нет? Ты же не откажешь своей невесте?
Зак рассмеялся и сдался. Взявшись
Александр Викем, лорд Росс, чувствовал себя дьявольски усталым. После четырнадцати часов непрерывного путешествия из Суррея под непрекращающимися грозовыми дождями в отсыревшей карете просто нечем было дышать. Его огромный пес Шедоу, неизвестно какой породы, умудрившийся унаследовать чисто-белую шерсть, лениво развалился на подушках противоположного сиденья.
Внутри дорожной кареты стоял кислый, слегка отдающий мокрой собачьей шерстью запах. От долгого пребывания в насыщенном влагой воздухе одежда виконта липла к телу.
Но Алекс никак не решался постучать в крышу кареты тростью с золотым набалдашником в виде головы льва и привлечь внимание своего кучера, закутанного в плащ с капюшоном. Если они остановятся на этом чертовом торфянике, чтобы он смог размять ноги и глотнуть свежего воздуха, лошади могут оказаться не в состоянии вытащить узкие колеса кареты из размокшей, жирной грязи Корнуолла. Далекий Корнуолл, подумал виконт. Самый конец света. Воплощение его детских кошмаров.
Нет, остановку делать нельзя. Если карета остановится, псу тоже может прийти в голову выпрыгнуть, а его проклятая шкура и так уже достаточно намокла, подумал Алекс, с любовью потрепав похожую на волчью голову собаки. А если уж Шедоу чего надумает, то его не остановит не только человек, но даже и черт.
Алекс с тоской посмотрел на быстро бегущие по стеклам кареты струйки несомого ветром дождя, перевел хмурый взгляд на своего лохматого спутника. Пес заскулил и неспокойно заерзал по подушкам сиденья.
– О, не обращай на меня внимания, дружище, – извинился Алекс, – Я сержусь не на тебя, а на погоду. Как бы мне хотелось выбраться из этой проклятой кареты! Но если бы я даже и рискнул остановиться в такую грозу, то все равно бы не стал вылезать наружу, потому что непременно промок бы до нитки! Да и Дадли, наверное, тоже бы рассердился, как ты считаешь?
Шедоу вроде бы начал проявлять сочувствие к его словам, но при упоминании имени привередливого слуги Алекса, того самого, который не захотел ехать в одной карете с собакой, слегка оскалился.
– Извини, что упомянул о Дадли, старина. Спи себе дальше.
Пес положил голову на лапы.
Алекс тяжело вздохнул. Будучи по натуре человеком терпеливым, он относился ко всяческим неудобствам с гораздо большим юмором, чем многие, равные ему по происхождению, люди. Но сегодняшний день и это путешествие были особыми: в конце Алекса не ждало ничего, кроме неприятностей.
Не будет ни завтраков на открытом воздухе, ни конных прогулок, ни веселых ужинов, ни импровизированных танцевальных вечеров со скатанными к стенам коврами, ни, как это частенько случается, флирта с какой-нибудь аппетитной, жаждущей общения вдовой или скучающей чужой женой. Ничего этого не будет. В конце путешествия его ожидает умерший четыре дня тому назад старик да младший брат, который, без сомнения, презирает его, Алекса.
Брат…
Когда мальчик родился, Алексу было всего восемь лет, и он только смутно мог догадываться о том, что отец не может простить Заку смерти своей обожаемой жены, которая умерла в родах. После ее смерти отец так никогда до конца и не оправился. Но даже своим детским, врожденным чувством справедливости Алекс понимал ужасную необъективность того, что Закери приходится за это расплачиваться. Он тоже очень тосковал по матери и находил себе утешение в близости с Заком.
Именно ему и никому другому Зак подарил свою первую младенческую улыбку. Поставив маленькие ножки поверх своих, Алекс водил годовалого Зака по комнате до тех пор, пока тот не понял, что от него требуется, и не сделал самостоятельно первые шаги. Алекс стоял рядом, подбадривая и присматривая. Когда брат произнес первое слово, Алекс с радостью услышал, что это было его имя или, во всяком случае, нечто весьма похожее. А потом, когда Заку исполнилось пять лет, приехал дедушка Хейл и увез малыша навсегда.
Алекс никогда не забудет этого высокого, черноглазого, седобородого мужчину с сурово сжатым ртом, как не забудет и испуганного выражения заплаканного личика Зака в окне отъезжающей кареты.
Когда Алекс обратился к отцу за объяснениями, лорд Росс посоветовал старшему сыну выбросить из головы всякие мысли об «этом ребенке». Само существование малыша снова и снова напоминало лорду Россу о потере своей драгоценной Шарлотты. Все почувствуют себя свободнее, сказал он тогда, если Зак останется в Корнуолле. Так им будет гораздо легче.
Алекс криво, с горечью улыбнулся. Легче, как же! Отец, может быть, и почувствовал себя легче, но прошло много месяцев, прежде чем Алекс смог уснуть, предварительно не выплакавшись. Он глубоко стыдился подобных проявлений слабости, но ничего не мог с собой поделать.
Алекс регулярно писал Заку, и отец был столь снисходителен, что оплачивал и отправлял его корреспонденцию, но ответа никогда не приходило. Даже позднее, когда брат стал достаточно взрослым, чтобы самому писать письма, Алекс не получил от него ни одной весточки. Правда, одно письмо пришло – в ответ на то, которое Алекс написал Заку после смерти отца. Официальный ответ Закери был кратким и деловым – он не хотел иметь со своим старшим братом никаких отношений.
Это письмо стало для Алекса горьким разочарованием, его переполнило тогда не меньшее чувство горечи, чем то, которое владело им после отъезда Зака. Но Алекс был из породы сильных людей и немедленно решил попробовать чем-то заполнить образовавшуюся в жизни пустоту. Надо сказать, он прекрасно преуспел в этом. Недаром он заслужил прозвище Греховодник Викем. И если обладание большими деньгами, не просто любезное, а настойчивое внимание женщин и прочие успехи в большом свете могут считаться критерием счастья, что ж, по этим меркам он вполне счастлив.