Влюбленный лжец
Шрифт:
— К сожалению, эта Афродита не соблюдала простых правил, которые мы установили для женщин в ее положении. А в храме нарушение правил наказуемо. Элла. — Мое имя на губах Дюваля заставляет меня зажмурить глаза. Меня тошнит. — Ты будешь наказана, и отказ предстать перед Тенью больше никогда не повторится.
Я вздрагиваю, когда Крис хватает меня за волосы на затылке и тянет в стоячее положение. От этого движения платье остается на моих лодыжках, и он заставляет меня выйти. Я случайно задеваю толпу, и мое горло сжимается, а на глаза наворачиваются слезы. Единственное, о чем я могу думать, — это о том, что они
Я не могу этого сделать. Я не могу позволить им всем увидеть меня голой… Что он вообще собирается делать?
— Крис, — хнычу я, когда он заставляет меня повернуться лицом к клетке, а не к маленькой аудитории.
Он перегибает меня через него, и моя грудь оказывается придавленной металлическим ящиком. Наклонившись надо мной, он подносит свой рот к моему уху.
— Молчи.
Это простой приказ, но на этот раз я его услышала. Скрытая мягкость в его голосе, которая показывает, что он не совсем отстранен от этого.
— Мне страшно, — шепчу я, прижимаясь к его телу тяжелее, чем его собственное.
Он ничего не говорит, но его рука, поглаживающая мою поясницу, — это заверение, за которое я буду держаться.
Выпрямившись, он обходит меня. Прижавшись щекой к решетке, я вижу только одну сторону комнаты, и мне интересно, не выбрал ли он специально пустую стену, у которой никто не стоит. Он хочет, чтобы я забыла о существовании других людей. Но это невозможно, когда я снова слышу Дюваля.
— Кристофер, — усмехается он, явно наслаждаясь зрелищем. — Ты собираешься травмировать девушку.
Ничто в его тоне не говорит о том, что он с этим не согласен.
Крис хранит полное молчание, когда я снова ощущаю его присутствие рядом с собой. В его руках наручники, и мои глаза расширяются, когда он берет одно из моих запястий и обматывает его кожей.
Внутри меня что-то бурлит. Борьба между похотью и разумом. Странно успокаивает то, что его сильные руки работают с наручниками, его пальцы скользят по коже и затягивают пряжку. Материал теплый на моей коже, затягивается до такой степени, что кажется почти опасным. Пожалуй, это более серьезная угроза моему рассудку, чем моему бытию, и когда он успокаивающе проводит кончиками пальцев по внутренней стороне моего запястья, по руке пробегают мурашки.
Но потом он прикрепляет наручник к ящику металлическим кольцом, и у меня сводит желудок.
Он собирается привязать меня к этому и трахнуть на глазах у этих людей. И я приму наказание, потому что мне не оставили выбора.
От этой мысли у меня мороз по коже, а низ живота сжимается от желания. Он сказал, что мне нельзя кончать, и мне хочется бросить ему в лицо, что он не сможет заставить меня, даже если будет стараться изо всех сил. Когда он пристегивает наручниками мое второе запястье к ящику, я уже не знаю, что чувствую.
Он повторяет тот же процесс с моими бедрами. Обмотав их кожей, он раздвигает мои ноги до края металла и фиксирует их там. Теперь я согнута, раздвинута и прикована к клетке. А позади меня — зрители, которым открывается прекрасный вид на мои попку и киску.
На этот раз он не ласкает
Я почти задыхаюсь, когда он отходит. Я слышу свист трости в воздухе, и в следующую секунду по задней поверхности моих бедер вспыхивает жгучая полоса боли. Я вскрикиваю, пытаюсь сомкнуть ноги и бесцельно дергаю запястьями за скобы. Едва дав мне время перевести дух, он повторяет процесс, опуская трость на линию чуть ниже предыдущей. У меня не хватает сил сдержать крик. А на третьем ударе я взвываю от невыносимой боли.
Как ты можешь так поступать со мной? кричит мой разумный мозг. Этот человек утверждает, что любит меня.
Еще один удар, и задние поверхности бедер горят и пульсируют в агонии, но все остальное тело уже не дрожит.
Это чистая пытка, огонь распространяется по моей коже, а удовольствие начинает щекотать низ живота. Я не могу этого сделать. Если я не умру от боли, то умру от унижения.
Он останавливается после четвертого, и, когда его теплая рука проводит по рубцам, я чувствую, что разваливаюсь на части. Его рука исчезает, и следующее, что я чувствую, — это прикосновение к моей киске. Оно легкое, но он повторяет его снова. И снова… и снова. Непрекращающийся ритм легкого давления на чувствительную кожу, но достаточно тяжелого, чтобы оно резонировало с моим клитором.
Тяжелый вздох покидает меня, и я чувствую, что пытаюсь сдвинуться с места, мои бедра ходят вперед-назад, и не успеваю я опомниться, как уже выпячиваю задницу, пытаясь встретить его прикосновения. Мне нужно больше силы, больше точности. Мне нужно, чтобы он коснулся моего клитора, иначе я могу растаять от нужды.
Но он не делает этого. Его цель — не мое удовольствие, а пытка. И когда я хнычу, готовая умолять о большем, он останавливается.
Боль возвращается. На этот раз он бьет меня по заднице. Раз, два. Я так сильно прижимаюсь к ящику, чтобы вырваться, что боюсь, что на моей коже останется неизгладимый след. Ящик не двигается только потому, что он прикручен к полу. Когда мои крики становятся отчаянными, он снова останавливается. Я потею, трясусь от боли, но это еще не конец. Он снова на моей киске, постукивая, жестоко и нежно.
Я уже так близко, что почти чувствую его вкус, тот экстаз, который доведет меня до предела. Мне просто нужно, чтобы он прикоснулся ко мне именно в том месте…
Я вскрикиваю, когда он на этот раз останавливается, внезапная потребность пустить слезу так сильна, что мне приходится прикусить губу, чтобы сдержаться. Я жду, что боль вернется, но все прекращается. Его рука ложится на мою шею, надавливает на нее, а затем тянется вдоль позвоночника, до самой поясницы, ласкает щеки и опускается между ног, три плоских пальца касаются моего мокрого входа.