Влюбленный мститель
Шрифт:
"Ты, вероятно, не ожидал больше известий от меня. Я был в сильном подпитии, когда писал то прощальное письмо, но смутно припоминаю, что поклялся никогда не возвращаться. И по-прежнему упорствую в своих намерениях. Нога моя не ступит на английские берега. У меня нет желания возвращаться на родину, где я чувствую себя таким ничтожеством по сравнению со старшим братом. Здесь же я такой, как все. Даже нищий может распрямить плечи и начать все сначала. Я так и поступил.
Ты, должно быть, обрадуешься, узнав, что я смог упорядочить свою жизнь. Кстати, теперь, на трезвую голову, я готов признаться в том, что стало причиной моего падения. Ах, как трудно сравняться с тобой,
Я не стараюсь оправдать себя. Всю свою жизнь я только этим и занимался, но больше не хочу. Мое банкротство было закономерным результатом неверно принятых решений. Не стоило заниматься тем, о чем я не имел ни малейшего понятия, и когда все стало рушиться, я преисполнился жалости к себе и глотал виски галлонами, вместо того чтобы попросить помощи. В то время я винил в своем разорении всех и каждого, включая других судовладельцев, и все потому, что отказывался признаться в собственном невежестве и бездеятельности. Вел себя как испорченное наглое отродье и только теперь набрался мужества признаться в этом.
Я, разумеется, покидал страну в полной панике. Должно быть, ты понял это по моему письму, хотя, признаюсь, что не совсем точно помню его содержание. Как ни смешно это звучит, но моих судов не было в то время в порту, так что пришлось бежать на чужом. Конечно, меня довольно скоро обнаружили и заставили отрабатывать проезд: драить с утра до вечера палубу. Хорошо еще, что не выкинули в океан.
С того времени я не взял в рот ни глотка спиртного. И впредь не собираюсь. Высадившись в Америке без гроша в кармане, я тут же оказался перед необходимостью просить милостыню или искать работу. К тому времени гордость моя потерпела значительный урон от ежедневного ползания по шершавым доскам палубы. Поэтому я нанялся помощником к пекарю. Неплохим он оказался парнем, этот пекарь. Взял меня под свое крылышко, научил ремеслу и даже стал поговаривать о расширении дела теперь, когда я так ловко научился обращаться с печами. Не могу не похвастаться, что мои булочки пользуются бешеным успехом.
Я вовсе не надеюсь разбогатеть здесь. И не имею к этому особого желания. Научился находить удовлетворение в простой работе и скромном жалованье. Даже гордость вновь возродилась благодаря похвалам наших покупателей.
Надеюсь, что ты получишь письмо до Рождества и обрадуешься при мысли о том, что больше нет нужды за меня волноваться. Это мой подарок тебе. Сознание того, что твой младший брат наконец вырос. Единственное, чего мне здесь не хватает, — это тебя».
Письмо действительно оказалось чудесным подарком, но насколько приятнее было бы, приди оно до Рождества, как и было задумано. Пока Винсент не получил возможность «обличить» Аскота. И теперь он не собирался оправдывать себя неудачно сложившимися обстоятельствами.
И снова он терзался угрызениями совести, и не только потому, что подвел брата. Альберт выжил, нашел свою дорогу в жизни. А вот он, Винсент, не знает, что делать со своей. Он погубил невинную семью, оскорбил порядочных людей и даже не знал, сможет ли исправить дела рук своих. Вернуть им отнятое? Но этого недостаточно. Далеко не достаточно. И что можно уладить, когда прошлого вернуть нельзя? В своей поспешности он едва ли не смертельно ранил женщину, которую полюбил.
Глава 24
Джорджа Аскота наконец нашли. За два дня до Нового года он появился в конторе своей компании и даже провел там ночь, чем помог Винсенту установить Круглосуточное наблюдение за зданием, так что куда бы он ни отправился, за ним всюду следовал соглядатай.
Винсент счел себя обязанным принести извинения. А вот будут ли они приняты — вопрос другой. Пусть Ас кот по крайней мере убедится, что вендетта окончена. Разумеется, это не облегчит его душу. Он не ожидал ни прощения, ни понимания, поскольку не простил сам себя.
Когда он приехал, контора оказалась закрытой. И неудивительно, было так рано, что даже клерк еще не успел появиться. Лучше застать Аскота спящим, в этом случае им уж точно никто не помешает.
Оказалось, что Джордж уже встал. Но он не собирался встречать незваного гостя с распростертыми объятиями. Узнав Винсента, он немедленно попытался захлопнуть дверь, и тот едва успел вставить ногу в щель.
— Одна минута. Больше я не прошу, — выдохнул он.
— Ровно столько я смогу удержаться, чтобы не разбить вам физиономию, сэр.
Судя по выражению лица, Джордж нисколько не преувеличивал. Он и в самом деле пришел в бешенство. Кроме того, рост и комплекция вполне позволяли ему изуродовать Винсента, хотя тот вполне был способен дать сдачи. Другое дело, что в нынешнем покаянном состоянии он просто не сможет защищаться. Впрочем, никакие побои не избавят его от чувства вины.
— Я здесь, чтобы принести извинения и объясниться, хотя делаю последнее скорее ради себя, чем ради вас.
— Извинения? Но ведь вы объявили меня подлецом и злодеем. Или все-таки обнаружили, что это не совсем так?
— Я поставил себе целью погубить вас. Глаз за глаз.
Единственным извинением мне служит то, что я считал вас косвенно виновным в самоубийстве брата. Но вы были правы. Я не дал себе труда проверить факты.
Теперь же я узнал правду.
— И конечно, не от меня, — с горечью бросил Джордж. — Мне вы поверить отказались.
— А вы чему поверили бы на моем месте: клятвам незнакомого человека или предсмертному письму брата?
— Будь моим братом такое ничтожество, по крайней мере призадумался бы, — фыркнул Аскот, но не столько его слова, сколько презрительный тон заставили Винсента залиться краской смущения.
— Да, Альберт — человек слабый, но в жизни не думал, что он способен лгать. Кроме того, он писал прощальное письмо совершенно пьяным и признается теперь, что ничего не помнит. Надо отдать ему должное, Альберт не подозревал, что я ошибочно пойму его истинные намерения и стану мстить.
— Не помнит? Вы хотите сказать, что он вовсе не погиб?
— Я только сейчас получил от него другое письмо, на этот раз вполне осмысленное. Он обосновался в Америке. И теперь винит в своих неудачах одного себя.