Вместо смерти

Белов Руслан Альбертович

– У меня есть такие деньги, - сглотнул слюну Петров.
– Могу отдать их хоть завтра.

– Отдадите на аэродроме, - сказал вальяжно Андерсен. Рассказав потом Василию Павловичу все, что тот должен был знать, полковник предложил забить на все и повеселиться. Щелкнув пальцем бармену, он заказал бармену песню «Любе» «Не валяй дурака, Америка» и пару бутылок лучшего шампанского. Когда шипучее принесли, а у дальнего столика уселись две интерьерные девушки, он постучал по часам и сказал Петрову:

– Шесть часов, пора глотать таблетку, причем запивать шампанским рекомендуется!

Василий Павлович проглотил голубую таблетку, запил брютом, и понеслась мазута по кочкам! Он выздоровел!

9.

Утром

Петрову позвонил лечащий врач. Сказал, что курсы лучевой терапии начнутся с завтрашнего дня, и посоветовал отнестись к лечению серьезнее и не пропускать визитов к врачам. Василий Павлович поблагодарил его. Положив трубку, подошел к окну посмотреть на город. Он был не таким, как вчера, он не бубнил, что трамваи будут ходить всегда, всегда будет вставать солнце, и стройные девушки всегда будут делать все возможное, чтобы на них обращали внимание мужчины, всё будет всегда, а его, Василия Павловича не будет. Ему плевать было на трамваи и девушек! Он заблаговременно освободит жилую свою площадь. Постель, на которой он должен был умереть, он сам вынесет на свалку вместе с одеждой и книгами, которые теперь никто не читает. Город теперь говорил ему совсем другое, он говорил, что он – всего лишь оболочка, истертая суперобложка прошлой жизни Василия Павловича Петрова, оболочка, находясь в которой он жил, но в принципе-то так и ничего не сделал и не добился...

– Да, меня уважали, я достиг больше многих людей, - думал Василий Павлович, - но, никогда не знал женской привязанности, отчаянной страсти, никогда не делал ошибок… И женился на женщине, которую не любил, но которая была одной из лучших женщин в организации, в которой я работал. А мечтал ведь всю жизнь о другой. Мечтал о женщине, которая моментом отнимет все – добропорядочность, деньги, положение, покой и порядок. И вот, грядет другая жизнь. Жизнь, в которой время измеряется не днями, а минутами. Жизнь, в которой стреляющий в тебя человек есть великодушный избавитель от этих твоих сволочных метастаз, грызущих твой здоровый еще, в сущности, организм.

Тут Василий Павлович озадачился мыслью, змеею вползшей в голову:

– Но ведь мне придется убивать! Придется стрелять, превращая пули в таблетки, подобно морфию помогающие забыть о болезни. Ну и что! И противники будут стрелять, стараясь убить его, не зная совершенно, что он просто болен болезнью, погано, долго, постыдно и больно убивающую его. А он будет стрелять в людей, отправляя их в долгожданный рай, в котором они смогут лицезреть Господа, в рай с прекрасными гуриями, рай, который, несомненно, для них существует и является целью всей жизни.

– Надо будет еще подумать об этом, - решил Петров, понимая, что съезжает юзом в злорадно чавкающее болото. – Я ведь не верю в потусторонний мир и потому никого отправить туда не могу.

Надо сказать, что теперь со всеми своими метастазами Василий Павлович чувствовал себя если не великолепно, то почти так, как до болезни.

– Это таблетки Андерсена, - сказал он себе, вдруг посмотрев на фото своей жены Клавдии Осиповны, висевшее на стене. Желание, отсутствовавшее полгода, тут же охватило его, он пошел к ее комнате, осторожно вошел. Она спала. Он осторожно овладел ею. Клавдия, с начала его болезни выпивавшая на ночь чуть ли не половину пузырька корвалола, не сопротивлялась. Петров убыстрил свои движения, когда же она прошептала:

– Владик, Владик, Вася нас услышат, - хмыкнул.

Владислав Константинович был их сосед. Значит, он Петров не бросит свою супругу на произвол судьбы, а оставит надежному человеку, неплохо, кстати, зарабатывающему.

С восторгом кончив, как в милую любовницу,

он осторожно оставил спальню супруги. Итак, с ней все ясно. С восьмидесятилетним отцом, ревновавшим его к жизни, тоже. Теперь осталось разобраться ментально с детьми Дочке - 30, сыну - 25. А что с ними разбираться? Приходят, как и раньше, раз в два месяца, и то по убедительному приглашению. Причем, как правило, опаздывают к назначенному часу. Говоришь им в три, приходят в шесть, вечно недовольные, что пришлось переться на другой конец города…

– Наверное, я в этом виноват, что они меня не любят, - подумал Петров. – Я просто не смог их заинтересовать своей собственной персоной. Или просто не нужен им теперь, потому как сделал из них эгоистов. Я с детства приучал их быть самостоятельными, приучал решать самим свои проблемы, идти своим путем. Умные родители делают своих детей беспомощными, такими, что и в тридцать лет они не могут обойтись без маменьки и папеньки. Глупые делают детей самостоятельными.

– Значит, - подвел итог Петров, - я ничего никому не должен, и они мне не должны… Не должны… Если бы сын сейчас подошел и просто сказал: - Папа, помнишь, как мы делали самолет? – А дочь сказала: - Мама говорила, что я выросла у тебя на шее. И у тебя от этого даже позвонки слиплись. Это правда?

Нет, они этого не скажут. Потому ты работал, зарабатывал, устраивал им приличную жизнь, не думая получить что-нибудь взамен. А воспитывала их мать, не любящая сюсюканий, и вообще, мало что любящая кроме Донцовой и неспешных прогулок после службы, мать, с удовольствием соглашавшаяся на внеурочную работу и командировки и потому нанимавшая детям няньку.

Петров заплакал. Ну, не заплакал, но глаза у него повлажнели. Чтобы это прекратить, чтобы не додуматься до того, что дети никогда ему теплых слов не скажут, потому что таковых у них просто нет, он подумал, почему засмеялся, когда жена назвала его Владиком? Почему он засмеялся, не расстроился, когда узнал, что жена ему изменяет? Перекрутив мысль в мозгу, Петров рассмотрел внимательно получившийся фарш, и понял, что он давно уже в Сирии. А они тут пустили крепкие корни, и потому будут жить без него как всегда: если не счастливо, то просто по-человечески.

После этих жизненных движений мозга и души, Петров решил заняться делом, то есть изучить все современные изменения в деятельности диверсионно-разведовательных групп и снайперском искусстве. Все время до отлета в Сирию, он сидел в Интернете, встречался с людьми, знакомился в кабинетах с винтовками ведущих стран-производителей и новейшими тактиками снайперских дуэлей.

Через пару дней, утром он снова повеселился. За завтраком смятенная Клавдия Осиповна то и дело что-то искала в его глазах. Василий Павлович понял, что ночью ее посещал сосед Владислав Константинович, они общались, в результате им стало ясно, что связь их вскрылась ("Так это не ты третьего дня приходил?!!"). Петров жене улыбнулся и заговорщицки подмигнул.

…Таблетки действовали отменно, однако ночи проходили как в могиле - без мыслей и снов. Видимо, химия экономила на сне, и утром все суетное забывалось. Забывались во сне клетки-черви, деловито поедавшие его тело, забывалось особое чувство замогильного бездушия, забывалась земля, мягко, но настойчиво давившая сверху, забывалось все. Лишь одно он чувствовал, он чувствовал, что выше могилы есть чудесный мир, полный неожиданностей.

Однажды вечером, когда все уже спали, Василий Павлович собрал свои носильные вещи, скатал постель и, выбросив их на ближайшей свалке, с одним рюкзачком поехал к аэропорту. Он чувствовал себя уже не простым человеком, но воином, и посмеялся над этим: - Аника-воин