Вне имён
Шрифт:
Затем достал плейерфон и набрал номер, которым пользовался крайне редко.
– Приезжайте. Срочно, - только и сказал он.
– У нас раненый.
– Вы не поверите мне, - Лис приоткрыл глаза и произнес слабо, почти теряя сознание.
– Но... Николай - это не Николай вовсе. Они... Его подменили. Его сознание, личность. Чертовщина в этом какая-то...
– Кто?
– Бандиты. Я на них работал. С детства. И, если за вами стоит что-то важное - оппозиция, политика, сопротивление... То он обязательно предаст. Слышите?
– Да.
– Верите мне? Ведь я умираю. И - зачем умирающему врать?
– Я верю
– Не стоило их вызывать. Они лишь ускорят мою смерть. Таких, как я - убивают. Если вынуть "фишку" из руки - смерть будет мучительной. Так говорят. И я знаю, что...
– Не верь! Они ведь врали тебе, всегда. Приедут не обычные медики. Они тебя спасут. И не выдадут. Зло побеждает добро, - сказал Виталик.
– Зло побеждает добро, - кисло усмехнулся Лис.
– Но... В этой фразе по-русски нет определенности... Кто и кого побеждает, - и он потерял сознание. Боль сковала его. Так была устроена та самая "фишка", что его теперь парализовало. Яд проник в его кровь.
"Ну, хоть в этом... Они меня всё ж не обманули", - только и успел он подумать, проваливаясь в небытиё.
Глава 8. Бегство от теней.
"Почему я тайно читаю эту тетрадь?
– задавалась вопросом Фанни.
– Он... Выкинул её в мусорный контейнер... А я... Что я хочу найти в ней? Какую тайну? Ту, что раз спасла Поэта... от него самого? Увы... Ставшего на Путь, его всё равно убили. Нас убивают. За то, что мы - живые. Ещё имеем смелость жить, думать, писать. Всё равно, о чем, какого жанра и качества. И думаем всё равно иначе, чем они. Неправильно, непредсказуемо. Слишком лично, слишком эмоционально...
А сопротивляться им сильнее, мы уже порой не можем. Для них мы, по существу, незримы и безопасны. Они проходят сквозь нас, заползают в наши души.
Но... Ещё, они охотятся на нас. И так ли безопасны для них наши мысли? Если они нас... Убивают. Идет война. Страшная война сознания человеческого и античеловеческого, несомненно, так же сущего здесь, на Земле", - и Фанни, отбросив раздумья, всё же приоткрыла уже знакомую ей тетрадь.
На этот раз, ей попалась не сказка и не легенда. Названия у отрывка тоже не было. "Начало повести? Должно быть, так", - подумала она.
Таганрог, март 1919 года.
Я случайно оказался в этом страшном городе, покинув Петербург. Уехал на Юг, чтобы примкнуть к отрядам Деникина. В этом городе у меня были друзья, с которыми я вместе учился.
Но их не оказалось по тому адресу, что они мне когда-то дали: должно быть, выехали. Надеюсь, успели эмигрировать... Я снял комнату, и уже более месяца прячусь здесь, как затравленный зверь, стараясь как можно реже появляться на улицах города...
Я видел, как забрали на допрос молодого юнкера, совсем мальчика, с соседней улицы, когда целые дни и ночи по городу производились повальные обыски. Они ищут везде, где только могут, ищут контрреволюционеров... И при этом грабят, насилуют, убивают. Всех, кто попадает под руку. Не щадя раненых и больных, и даже детей малых... Врываются в лазареты и, найдя там раненого офицера, выволакивают его на улицу. И часто, тут же расстреливают.
Я видел, как расстреливали на улицах юнкеров...
Они совсем озверели. Открыли охоту. Эти звери... Своими глазами я видел, как один из большевиков догнал у полотна железной дороги раненного в ногу офицера, ударом приклада сбил его с ног... И начал топтать молодого парня ногами, а когда тот перестал двигаться, то помочился ему прямо в лицо... Я видел всё, прячась за старым вагоном... Я видел, как толпа, стая этих выродков, стервятников, с гоготом и шумом последовала дальше. И... ничего не мог сделать. Я не успевал подбежать, попытаться отбить того человека...
Я слышал, что власть в Таганроге отныне, с двадцатого января сего года, принадлежала большевикам. Все они - бывшие уголовники, преступники и убийцы. Военный комиссар города - Иван Родионов, помощник его - Роман Гончаров, в прошлом - грабители, осужденные за свои неправедные дела; комиссар по морским делам - Кануников, бывший повар, ссылавшийся на каторгу за убийство; начальник контрразведки - Иван Верстак, вор; начальник всех красноармейцев города - Игнат Сигида, осужденный за грабеж...
Теперь наши прятались, пытаясь уйти огородами. В туалетах, на складах, в подвалах... Зачастую, уходили, покидая дома, чтобы не подставлять под пулю квартиросъемщиков или родных... Я тоже сегодня покинул тихую, небольшую комнату. Кто-то, похоже, донес, и я увидел в окно, что к нам шли с обыском. Успел черной лестницей выйти, перебраться на соседнюю улицу через забор и уйти дворами.
По городу ползли страшные слухи. О том, что на металлургическом заводе красногвардейцы бросили в пылающую доменную печь с полсотни юнкеров и офицеров... О том, что около металлургического, Балтийского и кожевенного завода расстреливали массово, без суда и следствия, арестовывая лишь по подозрению или доносу. И тела, зверски растерзанные, опознать было невозможно. Трупы никто не убирал; и они подолгу валялись на улицах, на местах расстрела. И родственникам не позволяли забирать тела родных людей, но оставляли их на съедение собакам.
Те, кто творили такое, не могут называться людьми. Это... Даже не звери. Темные, бесовские силы.
Наверное, они думают, что, если унизить и растоптать человека, лишить его достоинства - то станешь выше его, лучше и сильнее... Но, во имя Бога, который, как считается, всё видит, пусть они получат по заслугам: пусть убийцы станут после смерти навек дерьмом, которым, по сути, и являлись при жизни. Не надо для них ни ада, ни геенны огненной... Мне всё равно, ждет ли их наказание. Главное, это чтобы они больше никогда не топтали землю. Чтобы их больше не было. Никогда.
Человек, если он - действительно человек, с душой и сознанием... То он навсегда останется в памяти других людей милым, добрым, интеллигентным. И если он в момент смерти был слаб, раним и кричал от боли, то будет еще сильней оплакан нами... И погребен с честью. Да будет он удостоен вечной памяти потомков!
А победивший подонок останется подонком.
Каждый день, каждый час в этой стране распинают сознание многострадального Бога. Потому, что он - с нами. Он - в нас. Мы - в Боге. Мы кричим, падаем, умираем. Ад сошел сюда, на землю нашей Родины. Больше нет Отечества. И веры.