Вне имён

Манскова Ольга Витальевна

Поехали они почему-то на личном транспорте тетеньки, которая уже ждала ее у диспансера. А больница, в которую она ее привезла, оказалась огромным светлым зданием со множеством коридоров и кабинетов, представляющим собою в проекции, скорее всего, букву «П». Если бы Маше предложили самостоятельно в городе отыскать ее потом, она, скорее всего, сделать бы этого не смогла. Она не представляла себе даже, в каком районе города она находится. В больнице (впрочем, никаких опознавательных надписей учреждение над входом не имело) тетенька завела ее в лифт. На одном из этажей они вышли из лифта и направились по

коридору в один из совершенно одинаковых кабинетов без номеров. Там за столом сидел только один на весь огромный кабинет человек в белом халате. Он только поднял глаза на вошедших, укоризненно покачал головой, а потом махнул рукой – и подписал протянутую тетенькой бумажку. Ее глаза при этом злобно и недовольно сверкнули.

После этого, не говоря ни слова, тетенька довезла Марию до одной из станций метро, до этого изрядно поколесив по городу. Попрощалась она с Машей немногословно, абсолютно не глядя на нее. Обращаясь теперь, как с неодушевленным предметом – явно читалось, что этот разговор для нее тягостен, но формально необходим. Она распорядилась, чтобы Мария пришла завтра к диспансеру к десяти, и они тогда вместе поедут на операцию.

– Что с собой брать? – спросила девушка, – Деньги? Документы?

– Ничего. Только – обязательно приходи. Обязательно! Операция срочная, – распорядительно дала последнюю установку тетенька, усаживаясь снова в машину. Она захлопнула дверцу, и, без всякого «до свидания», нажала на педаль газа. Машина тронулась.

Маша вернулась назад, в общежитие, пребывая все в том же, ватно-неконтролируемом, мороке. Ей вдруг стало бесконечно тоскливо. Так тоскливо – что хоть волком вой. «Не хочу я завтра никуда ехать, – подумала она. – Не знаю, почему, но я не доверяю этим врачам. Не хочу операции. Операция – это противоестественно, мой организм восстает против нее. Может, лучше умереть своей смертью? Просто – температура, боль… Зато – резать не будут. Да еще…наверное, под наркозом.» Она представила свое безвольное тело, беспомощно распростертое на операционном столе.

«Не хочу», – почти закричала она в голос. «Она сказала… ОБЯЗАТЕЛЬНО приходи. Значит, можно не прийти? И меня не найдут, и операции не будет? Да…но справка… Ее не закроют, не выдадут на руки, не будет оправдания прогулов, отчислят из института…» – от раздумий, что же теперь делать, Мария, в ее теперешнем болезненном состоянии, и вовсе проявила полную неадекватность. Она завалилась, уткнувшись лицом в подушку, и стала тихонечко выть.

В таком состоянии и обнаружили её соседки по комнате, когда пришли с занятий.

– Машка, ты чего? – спросила Ира. Та не отвечала.

– Тебя – что, псих накрыл? Черепаху с крестом вызвать? – глумливо спросила Алина.

И тут Марию внезапно осенило: «Психушка! Туда берут бесплатно! И без документов. Отлежаться там с неделю – и будет ей справка. И почки там не вырезают». Подумав так, она попросила:

– Да, Ира, Алина! Вызывайте мне «скорую».

Ирка ошарашено уставилась на нее.

– У меня – голоса! И глюки! – простонала Мария.

И девчонки действительно вызвали «скорую». Вскоре в комнату ввалились два здоровенных дяденьки.

– Кто тут у нас заболел? – заботливо спросил первый.

Девчонки указали на Машу.

Та сидела на кровати, картинно завернувшись в простыню, и откровенно валяла дурочку:

– Доктор! Я видала тараканов, там, в углу! Здоровых таких. А еще – синий квадрат. Он за мной гонялся!

– Так…, – сказал санитар понимающе, – А травма головы в детстве была?

Его напарник тем временем уже достал направление и стал заполнять.

– Не знаю. Не помню. А вот видения…Красивые такие. Всегда были. Знаете, доктор, а однажды я видела ангела.

– Так, эта – точно наша, – подытожил первый санитар. – За носилками спустимся?

– Да я и сама могу пойти. Только, может, я вначале переоденусь? – спросила Мария.

– Никаких «переоденусь». Пойдем скорее, а то машина уедет, – подмигнул второй санитар первому. – Хочешь покататься?

– Прямо так и идти: в халате и тапочках?

– Да! На выписку – девчата вещи тебе принесут. Спускаемся! И – побыстрее, машина ждет!

В больнице ее «сдали» невысокой невзрачной санитарочке, которая что-то постоянно жевала. Или – делала вид, что жует. Та завела ее в маленькую комнатенку, спросила фамилию – имя – отчество – дату рождения, после чего скомандовала:

– Раздевайся!

– Зачем?

– Мыться будешь. И переодеваться. Ты хоть знаешь, где ты?

– Знаю. На Пряжке.

– На Пряжке, – неожиданно обиделась санитарка. – Нет, Пряжка – заведение грубое. А у нас здесь – хорошая больница. Мы вас не обижаем. Мойся. Только крестик-то сними.

– Зачем?

– Крестик – нельзя. Ничего нельзя.

Одежда, выданная ей после омовения в большой железной ванне, была старенькой, но чистой и выглаженной. Не полосатый, как почему-то представляла Мария, халат, а просто темно-серый пиджак или рубаха (по «фасону» было не определить), так сказать, «свободного» покроя и очень большого размера. И в придачу широкие – широкие брюки на «завязочках». Приняв ванну, более походившую на старое корыто, Маша облачилась в ЭТО, после чего последовала за санитаркой в палату.

В палате последние несколько дней она усиленно отсыпалась, и, наконец, почувствовала, что начинает восстанавливаться от депрессии. Пока ее до сих пор не водили к врачу и вообще не трогали, только «закармливали» таблетками. Она видела, что происходило в этой общей палате, называемой «надзорной», с теми, кто отказывался есть таблетки: их насильно кололи магнезией или же привязывали к койке (после того, как они бурно «отказывались»). И потому, свои таблетки в первый прием она дисциплинированно проглотила. И правильно сделала, потому что у нее тут же потребовали: «Покажи язык!» Но, будучи, таким образом, впоследствии на хорошем счету, она их прятала под язык и выбрасывала в туалете.

А сегодня ее, наконец-то, перевели из «надзорки», в которой постоянно дежурили две санитарочки, в одну из «общих». Перевели вчера вечером, и она сразу заснула.

Сейчас она сидела на кровати, припоминая сон. И никак не могла вспомнить хотя бы что-то; и, тем не менее, не вспоминавшийся сон не давал покоя. Что-то там было важное, как ей казалось…

Теперь напротив нее на кровати лежала девушка примерно ее возраста, с короткой стрижкой. Она смотрела в потолок и насвистывала бравую мелодию.