Вне подозрений
Шрифт:
Вступительная речь мистера Лоуднеса была корректной и весьма умеренной. Но он имел репутацию суетливого «погонялы». Несмотря на все «мы попытаемся доказать…» и «я предполагаю…», он рисовал портрет озлобленной женщины, боящейся потерять наследство в пятьсот фунтов, которая отравила свою благодетельницу и без всяких эмоций слушала звонок, зовущий на помощь.
Миссис Милдред Тейлор кричала и требовала эту соль? Пожалуйста! Она получила то, что считала солью Немо и что, как докажет обвинение, можно было легко достать из незапертого шкафчика в незапертой конюшне.
— Этот яд не действует мгновенно, — продолжал мистер Лоуднес. — Задайте же себе вопрос: стала бы миссис Тейлор или любой человек, оказавшийся в подобном положении, звать на помощь? Тем не менее подсудимая отрицает, что миссис Тейлор это сделала. Спросите себя: почему на жестяной банке были отпечатки пальцев только обвиняемой и покойной? Спросите себя: кто мог принести сурьму в дом, описанный самой обвиняемой в ее показаниях окружному детективу-инспектору Уэйлсу как «неприступный, словно крепость»?
По залу пробежали шепот и скрип, как будто зрители обменивались друг с другом мыслями.
— Скверно, — пробормотал один из коллег Батлера на скамье позади. — Что ирландец на это ответит?
— Не знаю, — отозвался другой. — Но скоро будет фейерверк.
Фейерверк начался во время допроса мистером Лоуднесом его четвертого свидетеля, миссис Алисы Гриффитс.
— Не скажете ли вы нам, миссис Гриффитс, где вы находились во второй половине дня, приблизительно без четверти четыре, 22 февраля?
— Вы имеете в виду, сэр, когда я вошла в комнату миссис Тейлор посмотреть, все ли в порядке с огнем?
Обвинитель вздернул подбородок, блеснув стеклами пенсне на толстой физиономии.
— Я не хочу задавать наводящие вопросы, миссис Гриффитс. Просто расскажите вашу историю.
— Ну, я это сделала.
— Сделали что?
— Вошла в комнату, — сказала свидетельница.
Теперь по залу пробежал смешок — в основном со стороны привилегированных мест для членов городской земельной корпорации за скамьями защиты. Судья Стоунмен на мгновение поднял глаза, и в зале тут же стало тихо.
Миссис Гриффитс была решительной полноватой маленькой женщиной лет сорока пяти. Хотя она была одета достаточно убого, как и другие женщины в зале суда, но на голове у нее красовалась новая шляпка с яркими розовыми цветами. В уголках ее рта пролегли недовольные морщинки. Она была напугана, суетлива и потому сердита.
Мистер Лоуднес невозмутимо разглядывал ее.
— Покойная тогда была одна?
— Да, сэр.
— Что она вам сказала?
— Что приходили миссис Реншо и доктор Бирс, но не остались к чаю. Что доктор Бирс ушел первым, а потом миссис Реншо. Что у нее был крупный разговор с миссис Реншо о религии.
— О чем?.. О, понимаю. Значит, покойная была очень религиозной женщиной?
— Да, по ее словам. Но в церковь она никогда не ходила.
— А миссис Тейлор говорила что-нибудь о подсудимой?
— Ну… да, сэр.
— Ваша сдержанность делает вам честь, миссис Гриффитс. Но, пожалуйста, отвечайте так, чтобы мы могли вас слышать.
— Мадам назвала мисс Эллис… скверным словом. Она сказала…
— Каким? — вмешался судья Стоунмен.
Лицо Алисы Гриффитс стало розовым, как цветы на ее шляпке.
— Таким… каким называют уличную девку, сэр.
— «Каким называют уличную девку», — задумчиво повторил мистер Лоуднес. — Она говорила что-нибудь еще?
Послышался громкий кашель. Патрик Батлер, взмахнув своей черной мантией, как плащом дуэлянта времен Регентства, [7] выпрямился в полный рост.
— Милорд, — заговорил он зычным голосом, — я должен извиниться за то, что прерываю моего ученого друга. Но могу я спросить, намерен ли мой ученый друг представить доказательства, что подсудимая была уличной девкой?
7
Имеется в виду регентство принца Уэльского, будущего короля Георга IV, при его душевнобольном отце, короле Георге III, в 1811–1820 гг.
— Милорд, я не имел в виду ничего подобного! — воскликнул мистер Лоуднес. — Я всего лишь хочу продемонстрировать, что покойная была разгневана!
— Тогда могу я предложить, милорд, чтобы мой ученый друг ограничивался фактами? Возникла бы неловкая ситуация, если бы я, будучи разгневан, отозвался о моем ученом друге как об ублю…
— Bay! — громко прошептал один из барристеров на скамье сзади.
— В вашей иллюстрации нет надобности, — прервал судья стальным тоном. — Тем не менее, мистер Лоуднес, вы могли бы яснее выражать ваши намерения.
— Прошу прощения, ваше лордство, — мрачно произнес обвинитель. — Я постараюсь.
Далее последовал малоприятный рассказ о гневе миссис Тейлор, о завещании, о наследстве в пятьсот фунтов и о крике мадам: «Я знаю одну молодую леди, которая лишится наследства, когда я позвоню своему поверенному!» Мистер Лоуднес был удовлетворен.
— Теперь, миссис Гриффитс, перейдем к утру воскресенья 23-го числа. Кажется, вы говорили, что вы, ваш муж и кухарка Эмма Перкинс занимаете комнаты над каретным сараем?
— Да, сэр.
— Пожалуйста, взгляните на план. Возможно, присяжные также пожелают свериться со своими планами. Благодарю вас.
Послышалось шуршание бумаги.
— Было ли для вас правилом каждое утро в восемь часов приходить из каретного сарая к задней двери дома, которую отпирала вам обвиняемая? Кажется, вы киваете?
— Да, сэр.
— И утром 23 февраля обвиняемая, как обычно, отперла вам дверь?
— Да, сэр. — Внезапно свидетельница встрепенулась, широко открыв блеклые голубые глаза. — О, я почти забыла…