Вне подозрений
Шрифт:
— И какое это имеет значение?
— Разве не имеет?
— Ни малейшего, — честно ответил Батлер. Он настолько искренне презирал финансовые вопросы, что фортуна, в свою очередь, осыпала его деньгами. — Если вас это утешит, дорогая моя, я получу свой гонорар с первого же богатого спекулянта на черном рынке, который действительно виновен.
На глаза девушки невольно навернулись слезы.
— Значит, вы верите, что я этого не делала?
Улыбка Батлера предполагала согласие. Но его ум, подобно точным весам, хладнокровно оценивал за и против.
«У нее прекрасная фигура, хотя это скрывает убогое платье. Вероятно, она чертовски страстная. Рад, что в этом деле не замешан мужчина. На свидетельском месте она будет отлично смотреться. Эти сдерживаемые слезы выглядят почти как настоящие».
— Мне следовало знать, что вы не можете верить в мою виновность, — сказала Джойс. — Я… я читала о вас.
— Мои скромные заслуги переоценивают.
— Нет! — Джойс сплела пальцы рук и опустила взгляд. Она сидела за столом напротив Батлера, и тени оконных решеток падали на ее лицо. — Как бы то ни было, отложим мои благодарности на потом. Вы хотите, чтобы я рассказала вам о… о происшедшем?
Батлер немного подумал.
— Не совсем так, — ответил он. — Позвольте мне рассказать об этом, а попутно я смогу задавать вопросы. Например, сколько вам лет?
— Двадцать восемь. — Джойс удивленно посмотрела на него.
— А как насчет вашей семьи, дорогая моя?
— Мой отец был священником на севере Англии. — Она вздохнула. — Знаю, что это звучит как глупая шутка в книге, но это правда. Отец и мать погибли во время авианалета в Халле в 1941 году.
— Расскажите что-нибудь о себе.
— Боюсь, рассказывать нечего. Дома мне приходилось тяжело работать, но меня не научили делать что-нибудь полезное. Во время войны я служила в Женском вспомогательном корпусе авиации. Мне это не слишком нравилось, хотя, полагаю, я не должна так говорить.
— Продолжайте.
Информация была случайной и даже непоследовательной. Тем не менее присутствие Батлера излучало уверенность, как печка тепло, вытягивая напряжение из тела девушки, а отчаяние — из ее ума.
— После войны мне, конечно, было нелегко устроиться. Хорошо, что я смогла получить место компаньонки-сиделки-секретарши у миссис Тейлор.
— Вас обвиняют, — спокойно сказал Батлер, — в отравлении миссис Тейлор сурьмой, или рвотным камнем, вечером 22 февраля.
В этот момент оба почувствовали взгляд надзирательницы в стеклянный глазок, словно он проник в комнату.
Джойс молча кивнула, уставясь на стол. Ее указательный палец прочертил на крышке вертикальную линию, а затем горизонтальную «перекладину» в нижнем ее конце. Черные волосы, старомодно завитые сзади, поблескивали при свете лампы. Стены тюрьмы, где она ожидала суда уже две недели, снова стали давить на нее.
— Сколько времени вы пробыли с миссис Тейлор?
— Почти два года.
— И каково было ваше мнение о ней?
— Она мне нравилась. — Джойс перестала чертить пальцем на столе.
— Согласно моим сведениям, — продолжал Батлер, — возраст миссис Тейлор приближался к семидесяти. Она была очень богатой, очень толстой и воображала себя инвалидом.
Серые глаза сверкнули.
— Погодите! — сказала Джойс. — «Воображала» — это не совсем точно… О, не знаю, как это описать!
— Постарайтесь, дорогая моя.
— Ну, у нее была страсть к всевозможным лекарствам. Если она думала, что у нее нелады с сердцем, и случайно натыкалась на чью-то коробочку с таблетками от расстройства пищеварения, то все равно принимала их с целью посмотреть, что произойдет. И она постоянно накачивала себя эпсомской солью и солью Немо. [4]
Батлер кивнул.
— Насколько я понимаю, продолжал он, — после смерти мужа миссис Тейлор жила в Бэлеме, на краю Тутинг-Коммон, [5] в большом старомодном доме с каретным сараем позади.
4
Имеются в виду обезболивающие и успокоительные средства.
5
Тутинг-Коммон — пустошь на юге Лондона.
— Да.
— Но в доме ночевали только вы и миссис Тейлор?
— Да. Слуги спали в комнатах над каретным сараем. Вот что делает мое положение таким ужасным!
— Еще бы, дорогая моя! — Дублинский акцент вновь успокоил девушку.
На румяном лице Батлера было написано сочувствие. Джойс Эллис прекрасно изображает страдающую невинность, с восхищением думал он.
— Понимаете, — настаивала девушка, — миссис Тейлор редко покидала дом и ненавидела автомобили. Если ей нужно было куда-нибудь поехать, кучер возил ее в экипаже, именуемом ландо. К каретному сараю пристроена конюшня, где миссис Тейлор годами держала лошадь. И как раз там…
— Как раз там кто-то раздобыл яд?
— Боюсь, что да.
— В деревянном шкафчике, прикрепленном к стене конюшни, — продолжал Батлер, — стояла старая банка из-под английской соли, которая была на четверть наполнена смертельным ядом под названием сурьма. Кучер… как его звали?
— Гриффитс, — ответила Джойс. — Билл Гриффитс.
— Кучер использовал ядовитый раствор для придания блеска шкуре лошади. — Батлер устремил взгляд на девушку. — Сурьма — белый кристаллический порошок, легко растворяющийся в воде и выглядящий точь-в-точь как соль Немо.
— Говорю вам, я ее не убивала!
— Ну конечно, не убивали. А теперь расскажите в точности, что происходило днем и вечером перед ее смертью.
— Ничего особенного.
Очевидно, лицо Батлера, помимо воли его обладателя, выразило раздражение. В серых глазах девушки мелькнули испуг и раскаяние.
«Черт возьми! — подумал Батлер. — Она в меня влюбляется!» С его клиентами женского пола такое случалось нередко, и это приводило к весьма неловким ситуациям.
— День был холодный и ветреный. — Джойс отвела взгляд, словно устремив его в прошлое. — Миссис Тейлор с утра не вставала с постели, а в камине горели дрова. Утром я приводила в порядок ее волосы — миссис Тейлор, несмотря на возраст, любила, чтобы они были цвета медного чайника, — и она не казалась такой жизнерадостной, как обычно. А после полудня у нее были посетители.