Вне времени, вне игры
Шрифт:
– Знаешь, – Валентин тоже рефлекторно понизил голос и перешел на «ты», – Сырцов, он вообще странный, необычный, не от мира сего. Он какой-то… словно из другого мира… Как пришелец. Немножко не сегодняшний, неземной…
– Пример привести можешь, чтобы я лучше поняла?
– Я, к примеру, в интервью под диктофон спросил его, знает ли он, сколько стоит бутылка водки. И он не знал. «Рублей пятьдесят, – говорит неуверенно. – Или сто?»
– Но он, наверно, при этом знал, сколько один «дринк» в самом крутом клубе Камышля стоит?
– Нет! Он, мне показалось, вообще не пьет. И тогда я начал прикалываться и спрашивать его, а сколько стоит
– Но в ведомости на зарплату ему это расписываться не мешало.
– Да, он играл за деньги! Конечно!.. Но! Вот представь, ты вдруг поняла, что умеешь – летать. И стала порхать по воздуху – временами не к месту и не ко времени. Это ж приятно! Классно! Взял и полетел! А потом тебе говорят: знаешь, а ты можешь вдобавок деньги своими полетами зарабатывать. Туристов, допустим, возить. Или пиццу доставлять. Наверняка ведь ты попробуешь бабла срубить? Так и Сырцов: жил-жил в своем Благодатном, а потом вдруг открыл в себе способность мяч гонять, как бог.
– Понятно.
В постоянной Вариной игре с мужским населением подходящего возраста – том легком флирте, который раскрепощает объекты и помогает выкачивать из них нужную информацию, имелась оборотная сторона. Мужики часто не выдерживали флирта на грани и перли в атаку. Так и сейчас Валентин схватил ее за талию – крепко, властно, не чета юному Андрюшке. Она следила за ним смеющимися глазами. Марушин наклонился к ней и поцеловал в губы. От него пахло больницей, а сам поцелуй был слишком жесткий, крепкий, она такие не любила. Что ж, этого хватит ему в качестве небольшой платы за информацию. Пусть возвращается в палату и утешается Ницше. Варя отстранила парня и сделала шаг назад. Он опять приблизился, протянув к ней руки. Она отвела сжатый кулачок:
– Сейчас получишь по ребрам. Ты уже знаешь, как будет больно.
– И не стыдно тебе! – он попытался обратить все в шутку. – Избивать несчастного инвалида!
– Целуешься ты не как инвалид. Ты знаешь, я не люблю отношений между делом, наспех, – завела она свою обычную песню. – Давай ты приедешь ко мне в Москву, погуляем, я приготовлю чего-нибудь вкусненького для тебя, а потом… – Она сделала паузу. Ее он мог заполнить чем угодно, по вкусу. Варя дала парню визитку, там было только ее имя и телефон. Номер существовал в природе, правда, отвечала на звонки по нему Варя весьма редко. А в этот раз ей почему-то показалось: если кому-то и надо организовывать охрану и защиту, то не юному дурачку Андрюше Тверскому, а ее нынешнему собеседнику – Валентину Марушину.
«Привет спортсменам из Венгерской
Республики!»
На четвертую ночь Антонине Петровне Сырцовой показалось, что ее Игорьку становится лучше. Насколько можно применять это слово к человеку, неподвижно лежащему на спине, который не реагирует ни на какие раздражители, не говорит и даже не стонет. И дышит с помощью аппарата, а питается из капельницы. Однако Антонине Петровне показалось – ей поставили рядом с сыном раскладушку, но она не спала, полночи всматривалась в его заострившееся лицо, – что жизнь вроде бы возвращается к нему. Глазные яблоки иногда беспокойно дергались за смеженными веками, и вдруг рефлекторно подергивались пальцы левой руки, лежащие поверх простыни…
…Доносился постоянный довольно громкий шум, и он ни на что не был похож. Нет, так шумит не самолет, и не дорога, полная автомобилей, и не вечерний город. Но это и не вентилятор, и не механизм никакой, не дизель и не трансформатор. И тогда он спросил:
– Ребя, а что это шумит?
А они как заржут:
– Во дает Стрелец!
– Ну, хохмач!
– Выдал пенку!
– Отмочил!
А один из них обнял его за плечи, шутливо сжал:
– Что ты, Эдик? Это стадион шумит. Люди. Ты первый раз слышишь, что ли?!
Нет, он слышал, слышал, как шумят стадионы – людское море. Этот шум ни с чем не спутаешь. Особенно когда он из Камышля уехал и в «Гладиаторе» стал играть. И «Локомотив» московский гудит, и петербургский «Петровский». И даже стадиончик в Малаге, где они недавно со сборной гоняли «товарняк». Но чтобы стадион шумел с такой силой – нет, он никогда не слыхал. И он спросил:
– А что так громко-то?
– Ну ты, чудило! – опять взорвалась команда.
– Ты что, Стрелец, под банкой?
– Принял, что ли, перед матчем для храбрости?!
– Это «Лужники», чудило! Все билеты проданы. Сто две тысячи человек сегодня на матче! Вот они и гудят, представляешь?
– «Лужники»? А разве их не закрыли?
– Чудак-человек! Да их построили только что! Первая спартакиада только что прошла!
– Во, клоун!
Новый взрыв смеха прервал тренер, ворвавшийся в раздевалку:
– Выходим, парни, выходим, венгры готовы, нас ждут. Построились. Игорь Нетто, капитан, ты первый, Лева второй, и пошли!
Действительность в его голове рисовалась немного нечетко, будто после игрового столкновения, когда идешь на защитника и влетаешь в него головой. Будто бы туман висел над раздевалкой и в раздевалке, и слегка непропеченными вырисовывались из него лица друзей – которых он, конечно, всех знал, иначе и быть не могло, ведь они играют в одной команде, – но сейчас не мог припомнить ни имен, ни прозвищ, ни фамилий никого из них. А рядом главный тренер, врач, массажист, администратор, и каждый смотрит не только на него, но и на всех игроков немного вопросительно и тревожно. Типа: готовы ли вы, ребята, а будете ли биться, как надо, все ли сделаете для нас?
Они вышли из раздевалки. Ноги в бутсах зацокали по бетонному проходу, и шум стадиона стал громче, мощнее, он нарастал, как поток. Бутсы какие-то были странные: тяжелые и коричневого цвета. Сроду он не играл в коричневых бутсах. Он даже остановился и наклонился, всмотрелся в них пристальнее. Странно: они выглядели, как кожаные! И пахли кожей! Сто лет уже никто не играет в кожаных бутсах. Взволнованный тренер остановился рядом. Не дон Орасио, а наш, русский, совсем незнакомый. Жилистый, сухой, со строгим волевым взглядом. Гавриил Дмитриевич зовут.
– Ты что? – спросил он. – Стрельцов, с формой что-то не так? Опять плавки в гостинице забыл?
«Стрельцов? Я – Стрельцов? Но ведь моя фамилия звучит не так, совсем не так!»
…С вокзала Варя заскочила домой. Бросила в машинку грязное белье. Приняла душ, уложилась, переоделась. Ее друга, экстрасенса Данилова Алеши, в квартире не оказалось. Видимо, в своем офисе сидит или по Москве по делам носится – работает, словом. А жаль. Кононова позвонила ему и почувствовала по голосу, как партнер обрадовался. Поболтали немного, и настроение поднялось.