Вне закона
Шрифт:
А за окном плескался дождь, в непогожей ночи свершалось разное, но мало еще кто мог отличить, что из свершающегося справедливо, а что обернется бедой. Ведь многие люди понимали — истинное осознание творения приходит после того, как время в своем потоке отнесет его за дальний предел.
Где-то дней через десять уж новый помощник, пожилой, сухощавый человек, вошел к Николаю Евгеньевичу в кабинет и сообщил, что его просит срочно о приеме районный прокурор Иван Нилович Березкин. Николай Евгеньевич задумался, припоминая, кто же это, и, когда вспомнил, вздрогнул и сразу насторожился: что же ему нужно? Ведь Наташа заверила — она все проделала как надо. Что еще?
— Просите, — кивнул он помощнику.
Почти бесшумно в кабинет бочком вошел Березкин, он был в той же поношенной форме, машинально пригладил желтые волосики, в руках держал хорошую папочку, неторопливо прошел к столу Николая Евгеньевича.
— Здравствуйте, — кивнул Березкин, взгляд его выражал робость и уважение.
Николай Евгеньевич поднялся, протянул руку, указал Березкину на кресло, подумал: просить что-то пришел…
Березкин покорно сел, пригладил щетинку усов, огляделся и тихо проговорил:
— Я счел, Николай Евгеньевич, необходимым вас проинформировать… Потерпевшая, — он сделал паузу, но не стал называть фамилии, — обратилась в высшие инстанции, и… понимаете, Николай Евгеньевич, из республиканской прокуратуры запросили дело в порядке надзора.
Николай Евгеньевич смотрел на этого словно бы побитого молью человечка, который на самом деле, наверное, вовсе не был так беспомощен и жалок, как старался сейчас выглядеть, и не понимал его.
— Вы меня извините, — сказал Николай Евгеньевич, — но, честно говоря, я не знаю, что это означает… Вы можете объяснить?
— Ну, конечно, конечно, — кивнул Березкин. — Может так случиться, что дело вернут на доследование, и тогда возможен новый суд, уже, так сказать, в республиканской инстанции. А там… там другие обвинители, другие судьи… В общем, как все обернется — непредсказуемо.
— А разве дело не закрыто? — удивился Николай Евгеньевич.
— Ну, если бы не было жалобы от потерпевшей… Но она, видимо, с характером, и серьезным…
Теперь в голосе Березкина послышалась твердость, а за ней явно таилась угроза. И Николай Евгеньевич сразу же вспомнил свою злую тоску, когда он сидел в машине после посещения Березкина и чувствовал себя беспомощным… Значит, все начнется сызнова, и все хлопоты Наташи… Да, черт знает как еще все обернется, эти хлопоты могут теперь ударить и по ней, и по нему. Ох как он всю жизнь боялся влезть в какую-нибудь грязненькую историю, и вот надо же… Нет, если все начнется сначала, то ему этого не пережить, он снова в капкане, да еще в каком… Но, может быть, высшие инстанции подтвердят приговор районного суда, и только. Может, все на этом и кончится? Если бы Березкин был в этом уверен, он бы не пришел к нему. Да и вообще зачем он пришел? Сказал: проинформировать. Ведь небось теперь и над Березкиным нависли тучи, и тот думает — Николай Евгеньевич может вмешаться и оградить их обоих.
— Что же делать? — спросил Николай Евгеньевич.
Березкин пожал плечами, показывая этим, что не знает выхода. Они помолчали, Березкин робко полез в карман за сигаретами, Николай Евгеньевич разрешающе кивнул.
Он следил, как Березкин закуривает, как при этом жестче становится его взгляд, и чувствовал: этому прокурору есть что сказать, но он не торопится, ждет слов Николая Евгеньевича.
И тогда он спросил:
— Кто же может это остановить?
Березкин курил, выпуская дым через ноздри на щетинку усов, курил не спеша и, снова пригладив желтенькие волосики, едва слышно, вместе с выдохом произнес:
— Крылов.
Это было так неожиданно, что Николай Евгеньевич не сразу и сообразил, о ком речь, вернее, сообразить-то сообразил, но не поверил услышанному и потому переспросил:
— Какой Крылов?
— Да ваш, Николай Евгеньевич, — все так же ответил Березкин, словно извиняясь. — А более некому…
Сказав это, он сразу засуетился, встал и, кивнув, словно его очень где-то ждали, не давая Николаю Евгеньевичу прийти окончательно в себя, засеменил к выходу.
Едва за ним захлопнулась дверь, как Николай Евгеньевич густо выматерился, это случалось с ним крайне редко, когда он приходил в бешенство, и, выматерившись, сам удивился. Но это сорвало с него оцепенение, и сразу же мысль заработала ясно и четко. Вот уж когда он очутился в настоящем капкане… Крепко, очень крепко. Нет, Крылов вовсе не подсовывал Володе девицу, да он и не знал, что такое может случиться. Но… не произойди этой истории с Володей, произошла бы другая, обязательно бы произошла, и она тоже могла выглядеть случайностью… Вот почему Крылов тянул со сдачей завода, он искал, и судьба даровала ему эту тяжкую историю, и он сразу же уцепился за нее, и, видимо, хорошо уцепился, у Крылова немало знакомцев в правоохранительных органах… Вот как все сомкнулось. Да, за Николаем Евгеньевичем шла охота, настоящая, серьезная, и охотники нашли бы что-нибудь другое, может быть, и покрепче, чем история сына, кто по-настоящему охотится, тот всегда находит… Случайности на каждом шагу, но они перестают быть ими, когда их берут на вооружение для своей цели.
Николай Евгеньевича встал, прошелся по ковру, надо было сделать выбор: отдать сына или… Впрочем, если он отдаст сына, то отдаст и себя — это его не спасет.
Николай Евгеньевич остановился, взгляд его невольно упал на портрет белоголового старца, что висел над рабочим креслом, — за последние три года здесь сменилось три портрета. Старец добродушно улыбался.
— Будьте вы все прокляты! — рявкнул Николай Евгеньевич и тут же решительно подошел к столу, нажал кнопку переговорного устройства, услышал голос помощника, произнес: — Отмените приказ по Крылову и немедленно пригласите его ко мне…
А где-то уже в начале декабря Нина получила ответ из прокуратуры, что оснований для пересмотра дела нет, и испытала приступ злобы.
— Да как же нет! — кричала она. — Это же черт знает что!
Ей и без того трудно давалась работа, мучили головные боли, и Виктор жалел ее, старался ободрить, верил: постепенно все вернется в прежнее состояние, но и ему не захотелось смириться с этой отпиской. Они написали жалобы в прокуратуру, в редакции газет, в партийные органы, — это занятие было не из легких, от него хочешь не хочешь, а попахивало склокой, но отовсюду приходили вежливые и расплывчатые ответы. Образовался некий замкнутый круг.
Нина иногда не выдерживала, кричала:
— Люди, есть хоть где-то справедливость?
Теперь уж им был не важен сам пересмотр дела, вовсе и не крови Владимира они жаждали, а хотя бы быть услышанными, но глухо, глухо было вокруг, и это угнетало.
Чтобы как-то покончить со всем, Виктор решился пойти к отцу Владимира, позвонил Игорю Евгеньевичу, тот его выслушал, сказал: «Да, конечно, я позабочусь, чтобы он вас принял, но…» Игорь Евгеньевич помолчал, вздохнул, да так и не договорил, и Виктор понял: поход его будет бесполезным — ну не станет же отец выступать против сына. «Да черт с ними со всеми!» — решил было он, понимая: надо уйти от всего, забыть, но что-то не позволяло ему остановиться.