Вне закона
Шрифт:
— Они вкусили этого растения, этого лотоса, и сразу забыли о своих домах и семьях. Они забыли все мысли о долге, и ничего не хотели, только обитать в Стране Лотоса, и пусть все былое поблекнет и забудется.
— Но Одиссей не стал пробовать медовые цветки и обманом завлек своих людей обратно на корабль, сковав их цепями до тех пор, пока они не оставили Страну Лотоса далеко позади, — продолжала она со вздохом.
Как вынудить Джесса остаться? Какой лотос мог бы его завлечь? Эта мысль до нелепости не вязалась с реальностью, но Уиллоу не могла ее отбросить.
— А
— Они поплыли дальше навстречу другой опасности — к циклопам, дикому племени одноглазых великанов, — сказала она, блестя глазами.
Близнецы ждали продолжения, но она сказала, что хватит, придется подождать до завтра.
Когда все, наконец, улеглись, она вышла из дома. Джесс где-то здесь поблизости, она была в этом уверена, так же, как была уверена в том, что завтра он вернется, чтобы починить загородку.
Она предложит ему работу. Она знала, что не сможет много платить ему, но у него как будто не было ничего подходящего на примете.
Улыбаясь в предвкушении, она наконец вернулась в дом и переоделась в полотняную ночную рубашку. Она задула лампу, но никак не могла заснуть. Ей все виделись бирюзовые глаза и рот с такими чуть загнутыми уголками, как будто ему совсем была незнакома улыбка. Ей вспомнилась мимолетная мягкость его выражения, когда он смотрел на Чэда, и яркая, горящая напряженность, с которой он отвечал на ее взгляд.
Она никогда не встречала никого подобного ему. Она хотела знать о нем все, и все-таки чувствовала, что он будет отчаянно бороться, чтобы остаться свободным.
Уиллоу улыбнулась. Он и понятия не имел о ее упорстве.
Глава 8
Когда следующим вечером она вернулась на ранчо, он был там. Он был без рубашки, и его обнаженная грудь лоснилась от пота и, казалось, светилась на солнце, когда он ворочал столбы загородки.
Чэд, усевшись на одну из починенных перекладин и осторожно держа руку на колене, наблюдал, как Джесс очень ловко установил перекладину на место и привязал ее проволокой. С каждым движением мышцы перекатывались по всему его телу, и Уиллоу подумала, что никогда еще не видела такого великолепного совершенства. Подобно греческой статуе на иллюстрации к одной из ее книг.
Ей вдруг беспричинно подумалось, что он — сама поэзия, выраженная в движении.
Когда она подъехала, он глянул в ее сторону, потом продолжал работу с непроницаемым, как всегда, выражением. Близнецы мячиками прыгнули с тележки и побежали смотреть. Даже Эстелла смотрела с крыльца с интересом, хотя и с опаской тоже.
Уиллоу подождала, пока он закончил с последней перекладиной, потом подошла ближе. Он снял перчатки, и кисти его рук все еще были покрасневшими и распухшими. Но по тому, как он обращался с инструментом, она не могла поднять, болели они или нет.
Он последний раз с очевидным удовлетворением оконченной работой осмотрел загородку и, натягивая пару новых перчаток, пошел к лошади. Уиллоу изменила направление так, чтобы их пути пересеклись, он остановился за мгновение до того, как с ней столкнуться.
Она взяла его за руки, пока он не успел надеть перчатки, и легкими движениями ощупала их, поворачивая каждую кисть то так, то этак, чтобы увидеть, как они заживают.
Лобо рассчитывал уехать раньше, чем она вернется. Он хотел пройти дальше, но ее прикосновение было подобно прохладному бризу на коже его рук, успокаивало заново вызванную физическим усилием жгучую боль. Он заметил, что несколько волдырей лопнули, но не обращал на них внимания в стремлении побыстрее закончить работу и убраться ко всем чертям из Ньютона. Он дал обещание мальчишке, и кто знает, что бы тот натворил, не закончи он работу. Лобо должен был бы гнать их всех отсюда, а не помогать остаться. Но что-то было такое в чертовом мальчишке с доверчивым взглядом. Лобо еще не готов был сознаться самому себе, что что-то такое было в женщине тоже.
— Пожалуйста, зайдите в дом, — пригласила Уиллоу, — я хочу с вами поговорить.
Он стоял в нерешительности. Что ему хотелось — так это побыстрее смыться.
Вместо этого, к собственному удивлению, он кивнул.
Зайдя в кухню, они обнаружили последовавшую за ними вереницу детей. Улыбаясь, Уиллоу оглядывала одну очаровательную физиономию за другой, потом решительно выставила их из кухни.
— Вы тоже, — сказала она отошедшей в сторонку Эстелле. Когда все любопытные уши удалились, она серьезно посмотрела на него изучающим взглядом.
— Я хочу вам кое-что предложить, — начала она. Он приподнял бровь.
— Я… — она была в нерешительности. Бровь приподнялась еще, но в глазах, как всегда, ничего нельзя было прочесть
— Я… с этими руками надо что-то делать, — неловко продолжила она, не уверенная, говорить ли о том, что намеревалась ему предложить.
— Это не требуется.
— Я…
— У меня были ожоги похуже, — сказал он.
— Но не по моей вине, — возразила она.
— Вы тут ни при чем. Не люблю, когда скотина зря пропадает. Но если бы я знал, что это из-за Брэди, я бы оставил его там.
Это прозвучало приговором, и она содрогнулась от его резкости. Она подозревала, что это не правда, но его взгляд требовал этому верить. Он хотел, чтобы она приняла это за истину.
Его лицо могло служить образцом безразличия. Оно казалось непроницаемым, но она вспомнила прошлый вечер и как он смотрел на Чэда, прежде чем спохватиться. В этом взгляде было сочувствие и понимание. И Уиллоу знала, что это ей не почудилось.
Воспоминание придало ей смелости.
— Я… мы… думали, что, может, вам нужна работа.
Он озадаченно уставился на нее. Она торопливо продолжала:
— Я не могу платить много, а теперь и расположиться негде, когда сарай сгорел, но вы могли бы спать у мальчиков в комнате, и получать еду, и…
«Вы нам нужны». Эти слова не были сказаны вслух, но они висели в воздухе.
В его глазах мелькнула насмешка, потом они снова застыли и он нахмурился.
— Хотите сказать, что вы все-таки собираетесь остаться здесь. Послушайте, леди, есть у вас хоть капля соображения?
Она, казалось, была глубоко уязвлена этими словами.