Вне зоны доступа
Шрифт:
Совсем плохо мне стало тогда, когда по телевизору сообщили об аресте губернатора и еще некоторых чиновников. Репортаж Данила вышел и вызвал в обществе не абы какой резонанс. Реакция правоохранительных органов последовала незамедлительно. Не знаю, удастся ли следствию присовокупить к выдвинутым этим нелюдям обвинениям еще и организацию покушения на жизнь отца и Пашки, но Соловьев обещал тому поспособствовать. И я ему верила.
А он… глупый, думал, что я на него обижаюсь. Ведь изначально целью бандитов был вовсе не мой отец. И
Дверь в палату открылась. В образовавшемся проеме появилась сначала голова Соловьева, а уж потом он сам. В руках Данил сжимал небольшой букетик полевых цветов.
— Ну, привет, болящая… Ну, и напугала же ты нас!
— Прости. Я не специально. По-моему, последний раз я болела в первом классе. И вот…
— Баба Капа сказала, что это нормально. Ты отдала слишком много энергии, спасая Пашку.
Моя челюсть плавно отъехала вниз.
— Что? Почему ты на меня так смотришь? — улыбнулся Соловьев.
Я сощурилась:
— Скажи, что ты шутишь? Нет, ну, серьезно, ты же не можешь верить во всю эту чушь?
Посмеиваясь, Данил устроился на моей кровати. Перевернулся на бок, глядя мне прямо в глаза.
— И дождь закончился, — наконец выдал он. Я взвыла, вскочила на постели с непонятно откуда взявшейся прытью и принялась его щекотать. — Перестань, — хохотал Соловьев.
— Только если ты скажешь, что шутишь.
— Какие уж тут шутки? Ты же нас всех спасла…
Осознав, что щекоткой ничего не добьюсь, я слезла с Соловьева и сунула голову под подушку. Вроде как, «говори-говори, я все равно ничего не слышу». А он, между тем, продолжал.
— Спасла лес, потому что неизвестно, сколько бы его выгорело, если бы хоть одна попытка поджога оказалась успешной. Спасла доказательства преступной вырубки. Спасла Пашку и отца…
— А отца-то почему? — заинтересовалась я.
— Да потому, что он бы никогда себе не простил смерти сына. И их с матерью брак спасла.
— Что, правда?
Я высунула голову из своего укрытия и потрясенно уставилась на Данила.
— Что спасла? — снова улыбнулся он, но, видя мое нетерпение, посерьёзнел. — Ну, зачем бы я тебе врал? Вместе они. Пашка уже, небось, и не рад, что его в семью приняли. Твоя мать ведь как наседка. Трясется над ним. Паша то, Паша сё… Он смущается страшно. Ну, что мы все о них, да о них. Лучше скажи, как ты?
— Нормально. Температуры больше не было. Только слабость. Глядишь, выпишут сегодня. Один черт, ничего не нашли…
— Вот-вот! А ты еще мне не веришь…
— Так, все, Данил, правда… Даже слушать не хочу, — не на шутку рассердилась я. Ну, ладно, еще деревенские в эту чушь колдовскую верят. Но он-то! Он…
— Хорошо-хорошо! Не злись. Иди ко мне лучше. Я соскучился, пока ты тут прохлаждаешься — жуть.
На душе потеплело. Я легла Данилу на грудь, прижав ухо к сердцу. Тук-тук… Как же хорошо, что все позади!
— Мне так жаль, что эти уроды разбили твою аппаратуру, — прошептала я.
— Это не самое страшное, Яська. Жаль только, что одной техникой дело не ограничилось. Не нужно было твоему отцу вмешиваться.
— И позволить им хозяйничать на его земле? Плохо ты знаешь папу.
— Благодаря тому, что он успел подстрелить одного из налетчиков, их и задержали, — был вынужден признать Соловьев.
— Вот и хорошо. Можно в кои веки расслабиться.
Я закрыла глаза и улыбнулась, ощущая давно забытый покой. На душе было тихо-тихо. Теперь я знала, что все будет хорошо.
— Ясь?
— Ммм?
— У меня самолет сегодня… Я до последнего тянул, но раз тебе лучше…
— Оу, — я не знала, что сказать. В голове вертелось столько мыслей. Столько не озвученных вопросов и не произнесенных слов.
Я люблю тебя…
Ты мне так нужен…
Пожалуйста, не уходи…
— Знаю, мы так и не поговорили, но мы все непременно обсудим, как только я улажу свои дела.
Я кивнула, не поднимая лица. Мне было страшно ему поверить. А не верить — еще страшней. В горле собрался колючий ком.
Выбери меня… Пожалуйста, выбери меня!
— Эй, маленькая, ты в порядке?
Мне хотелось закричать: нет! Притвориться больной, мертвой… Что угодно, лишь бы он только остался. Но я, судорожно сглотнув, прошептала:
— Угу. Просто… это все неожиданно. И ведь знала, что ты рано или поздно уедешь, а все равно неожиданно.
— Но я же вернусь…
— Возвращайся.
— Ты будешь ждать?
Смех, сорвавшийся с моих губ, был влажным от подступающих слез. Знал бы ты, сколько я тебя жду. Если бы ты только знал…
— Ну, тогда я пойду?
— Давай. Позвони, когда долетишь.
Какие глупые ничего не значащие слова… Кто их вообще придумал?
Мы попрощались как-то скомкано, будто чужие. Я даже не поцеловала его, так, клюнула в щеку и вернулась в постель. Но как только за Данилом закрылась дверь, снова вскочила. Подбежала к окну, отдернула жалюзи, и долго-долго, до рези в глазах вглядывалась в его удаляющуюся фигуру.
А потом у меня зазвонил телефон. Я вздрогнула, неторопливо подошла к кровати. Взяла трубку в руки, не решаясь взглянуть на дисплей. Зажмурилась и приложила к уху.
— Знаешь, я, кажется, опять не сказал тебе главного.
— И что же ты не сказал?
— Я люблю тебя, Тень. — Голос Данила дрогнул, как будто он не был уверен в том, что я пойму его код. — Я люблю тебя больше жизни.
— Это все? — прошептала я, опускаясь на больничную койку.
— У меня да… Теперь ты. Скажи!
Он не просил. Он приказывал. И от этого голоса, тона… все внутри у меня дрожало. Мелко-мелко дрожало, да… Я шевелила губами, чтобы ответить, но они не поддавались. Просто растягивались в идиотской, полубезумной какой-то улыбке.