Внеклассная алхимия
Шрифт:
Что лучше — народно-таблоидные медиа или цинично-официозные? А что лучше — зайти учителю в класс и развлечь его дурацкими частушками, или 40 минут диктовать инструкцию к бульдозеру на китайском? То есть что лучше — играть на низких чувствах аудитории, или вообще ее игнорировать? Дело вкуса. Но все же склоняюсь к тому, что пустота — меньше несовершенного. Если мерить по тому вреду, который приносится, или точнее — по не случившейся пользе, которая могла быть. То есть у меня подозрение, что мера «грязи» в обществе зависит скорее не от напора, с которым заливается грязь, а от объема пространства, куда она
СМИ поставляет не столько информацию, сколько картину мира. Ну кого, действительно, волнует информационный поток, жуткий, избыточный? Кому надо, что там в Нигерии? Кому надо, что там в соседнем районе? Покупая масс-медиа, люди покупают образ самих себя и представление о реальности. Носителем которых в неявной форме и является «информационный поток». То есть, по большому счету, «информация» — только повод передать главное и подлинное содержание. Носитель, так скажем. Причем это относится к любым СМИ. К желтым, серым, красным, культурным… Кроме, может быть, 100-процентных рекламных дайджестов (они вообще не для чтения), и совсем уж деловой прессы. Хотя в последнем случае не уверен. Тот же жесткий формат газет вроде «Коммерсанта» — не есть ли, в скрытой форме, пропаганда некоей идеологии, образа мыслей, взгляда на мир? Именно пресловутый «формат», не что-либо? В этом смысле «объективная пресса без авторской позиции», конечно же, идеологична насквозь. Проповедуя, к примеру, тот мир, где не бывает авторов и позиций.
Известно, чем «обозреватель» отличен от «корреспондента». Второй бегает, чтобы чего-то узнать, а первый, предполагается, все и так знает. Все, что надо для дела, оговоримся. А дело его — сидеть в кресле и комментировать. Я же тут как-то пояснял, чем «обозреватель» отличен от «публициста». Первый все-таки привязан к «информации», «ленте новостей». «Если человек может написать заметок на полгода вперед, и удалиться на это время в запой, то это публицист». Если за это время чего-то устареет, то это все-таки еще «обозреватель». Короче, наш публицист, касательно корреспондента, обозреватель в квадрате. А можно себе представить еще и явление в кубе. Это чтобы понять, к чему я стремился — пусть не очень успешно — если обстоятельства заносили меня в редакцию, а меня туда заносило почти всегда.
Большая часть медийщиков России давно уже, незаметным для себя образом, стали пиарщиками. Различия тут просто, как дважды два. Кто твой заказчик? Вот, собственно, и все. Если читатели-зрители, то это называется СМИ. Если главный поток идет от рекламодателей, особливо же, как принято у нас, за «джинсу» — это рекламное агентство, обслуживающее корпорации в розницу. Если же главные деньги идут от администрации, или от того, кого напрягает на это администрация — то это пиар-отдел, заранее купленный оптом. Точнее, печатно-телевизионный придаток пиар-отдела.
Где кончается «журналистика», и начинаются уделы «литературы»?
1. Если текст можно улучшать бесконечно, и это имеет смысл, то перед нами литература… в случае журналистики далее некоего предела работа над текстом просто бессмысленна.
2. Литература суть то, что написано в «имманентном режиме», то есть человек не ставит себе задач, внешних по отношению к своей частной жизни. Он или получает удовольствие от процесса, или еще что-то. Платить деньги за это не обязательно, хотя и случается.
3. Самое банальное: журналистика устареет. Можно, кстати, вести шкалу «от крайней Ж до крайней Л». Текст, обреченный протухнуть через день, через неделю, через месяц, квартал, год, десятилетие, век… Рано или поздно все устареет, и будет проходить по разряду «исторических документов». Просто одно выродится в документ эпохи уже назавтра, а другое через 2000 лет. Критерии как дважды два. Кое-какая журналистика сквозь них обернется литературой. А некоторая литература — наоборот.
Глава 7. Лит-ра
Вопрос в духе Венички Ерофеева (у него было: «по какую сторону Пиренеев больше уважают русского человека?»). Так вот: уважают ли в простом народе писателей? Не уверен, что четко могу выдать дефиниции, что такое «простой народ» и кто такие «писатели». Но все-таки? Без дефиниций?
Толки ходят самые разные. На премии «Дебют» рассказывала девушка-дебютантка: еду в поезде на премию, тетка в купе спрашивает — кто, мол, и куда? Отвечаю правду, и мне сочувствуют: «неужели проще заработать никак не можете?» Даже размер премии — две тысячи баксов — тетку не убедил. Схожую историю описал лауреат премии Астафьева. Тетка в ларьке, узнав, что он молодой писатель, смотрела с недоуменной жалостью.
А вот один чуть менее молодой писатель, наоборот, уверял: в провинции народ читает и чтит. Совсем в провинции, т. е. в районах Красноярского края. И корочка с надписью «Член союза писателей» там как-то воспринимается. По крайней мере, милиция не пристает лишний раз.
Кому верить? Или уважение к словесникам прямо пропорционально удалению от метрополии? Как знак культурной отсталости от новой эпохи?
Литература если не погибает, то сильно сдает позиции, причин много, вот две, банальные и главные:
1) Слабая энергетика за счет рыхлости практически любого текста — перед энергетикой кино, музыки, компьютерных штук. Проигрыш в ритме, в плотности потока. И что касается умной прозы — та же история. Проигрыш в «плотности смысла на единицу текста». Проигрывает философии, публицистике, любому «социогуманитарному дискурсу», идущему в лобовую, без приема.
2) Увядание автора. Сначала предельная атомизация его в модерне, сужение аудитории до своей головы, затем, как ведомо, его смерть в постмодерне: «все уже сказано», далее идет перекладывание культурной мозаики без онтологических мессиджей. Просто развлекуха для умных, но время дорого, развлекаться можно повеселее. Вместо культурологии лучше, условно говоря, в баньку… Умным тоже…
Вот так. Исключения, как и должно — подтверждают правило. То есть если резюмировать первое — «текст слишком длинный». Если резюмировать второе — «автор не живой». Оба обстоятельства — назовем их внешнее и внутреннее — прекрасно сочетаются.
Что с этим делать? Ничего.
Слово и смысл никуда не деваются.
Они начинают работать на сопредельные области.
Те, где выше плотность высказывания. Где автор еще живой. Или хотя бы пытается.