Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом
Шрифт:
Немецкая пропаганда рисовала большевиков варварами, несущими угрозу основам европейской жизни – ее народам и культуре. Сообщения из Германии свидетельствовали об эффективности этой пропаганды: страх перед приближающейся Красной армией вполне можно было назвать паническим. 5 июля 1945 года в справке о политической работе среди населения Германии, направленной начальнику УПА, сообщалось, что в ожидании прихода советских войск жители городов прятались в подвалах и не решались показываться на улицах. Преобладающим мотивом в настроениях большинства была уверенность в скорой гибели или ссылке в Сибирь, толкавшая людей на индивидуальные и групповые самоубийства 99 . Навязанное антисоветской агитацией представление о дикости и жестокости советских людей осложняло установление контакта с местным населением. Советских солдат встречали с сильным предубеждением: как отмечалось в одном из политдонесений, в Ростоке вся местная интеллигенция была уверена, что «русские ее уничтожат или сошлют в Сибирь», а также что русские «уничтожат попов и церкви» 100 . Для опровержения этих стереотипов и завоевания доверия работники СВАГ демонстрировали повышенное внимание к вопросам материального обеспечения и культуры, и во многих случаях эта тактика оказывалась эффективной: обнаружив, что с приходом русских службы в церквях не прекратились, а кинотеатры и концертные залы заработали, местная интеллигенция охотнее шла на контакт. В тех же случаях, когда местное население
99
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 321. Л. 107.
100
СВАГ и немецкие органы самоуправления. С. 95.
Необходимость противостояния гитлеровской пропаганде оставалась предметом заботы советского руководства на протяжении долгого времени, и даже спустя год с лишним после окончания военных действий эта задача сохраняла актуальность. Как отмечалось в докладной записке, направленной Жданову летом 1946 года, в кругах интеллигенции «еще сильны застарелые антисоветские предрассудки, вызванные отчасти влиянием многолетней фашистской пропаганды, отчасти – отдельными фактами недостойного поведения некоторых наших военнослужащих», в связи с чем велика вероятность, что на предстоящих выборах значительная часть интеллигенции отдаст свои голоса буржуазным партиям 101 . К лету 1946 года, однако, главной проблемой уже было не остаточное влияние немецкой пропаганды, а тот факт, что ее «застарелые предрассудки» все чаще стали обретать новую жизнь в западной прессе.
101
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 462. Л. 72.
В случае немецкой антисоветской пропаганды речь действительно шла о спланированной кампании, развернутой министром пропаганды Третьего рейха Йозефом Геббельсом в 1935 году. Точкой ее отсчета считается знаменитая речь «Коммунизм без маски», произнесенная на ежегодном съезде Национал-социалистической партии, в которой Геббельс разоблачал советский большевизм и как неэффективный экономически, и как противоречащий основам нравственности, и как представляющий угрозу для жизни и благосостояния собственных граждан. Начавшаяся вслед за этой речью кампания доносила эту мысль до немецкого населения в максимально доступных и разнообразных формах. В многочисленных публикациях Советский Союз изображался страной, уничтожившей индивидуальные права и свободы, поправшей религию и семейные ценности, обрекшей рабочих и крестьян на хаос и нищету. У антисоветской кампании было два основных направления. С одной стороны, ее задачей было предъявить превосходство национал-социализма над коммунизмом и укрепить представление об СССР как о территории тотального упадка и государственного произвола. С другой – кампания Геббельса эксплуатировала устоявшиеся клише о Востоке как территории отсталости, грязи и бескультурья 102 . Последнее стало доминирующим на заключительном этапе войны, когда страх перед приближающейся Красной армией оказался более эффективным средством военной мобилизации, нежели заявления о превосходстве немецкого строя.
102
Behrends J. Back from the USSR: The Anti-Comintern’s Publications on Soviet Russia in Nazi Germany, 1935–1941 // Fascination and Enmity: Russia and Germany as Entangled Histories, 1914–1945. P. 92.
Содержательно послевоенные антисоветские публикации мало чем отличались от немецкой пропаганды. Они также были направлены на дискредитацию советского строя, но теперь утверждали превосходство не национал-социализма, а западной демократии. Разница, однако, не очень бросалась в глаза. В 1935 году Йозеф Геббельс с трибуны заявлял, что под маской страны рабочих и крестьян скрывается страна голода и террора и что большевизм представляет угрозу для всей цивилизации Западной Европы. В 1946-м Уинстон Черчилль в Фултонской речи тоже апеллировал к угрозе, которую советский режим представляет для европейской цивилизации, и противопоставлял западные демократии советскому бесправию, полицейскому произволу и государственному террору. Черчиллю вторила мировая пресса: корреспондент Reuters заявлял, что Россия является самой безжалостной диктатурой из всех, шведские газеты писали об узниках советских лагерей, американские – о низком уровне жизни в СССР и отсутствии свобод 103 .
103
См., например: ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 27. Д. 5130. Л. 179.
Продолжение получило и второе направление антисоветских публикаций, активно разрабатывавшееся немецкой пропагандой: представление советских людей как диких азиатов, не имеющих понятия о культуре 104 . Эта линия, начавшись с сообщений о бесчинствах советских военнослужащих, продолжилась в публикациях, описывавших нескрываемое восхищение советских людей плодами западной цивилизации. Так, в июле 1946 года в журнале Life была опубликована статья «Проблемы за железным занавесом», в которой рассказывалось о том, как советские солдаты рубили у трупов запястья, чтобы снять наручные часы, и боялись будильников, считая, что в них живет дьявол. В то время как советская пресса писала о том, что Советский Союз спас Европу от фашизма, как когда-то Россия спасла ее от татаро-монголов, американская пресса сравнивала советские войска, чье продвижение по Европе сопровождалось грабежами, разбоем и изнасилованиями, с войсками Чингисхана и буквально рисовала дикую азиатскую страну, на века отстающую от Европы по культурному уровню 105 .
104
Представление о русских как об «азиатах» играло важную роль в другом фундаментальном документе начала холодной войны – так называемой длинной телеграмме американского дипломата Джорджа Кеннана, который использовал этот аргумент для обоснования необходимости дать силовой отпор СССР (см.: Suny R. Reading Russia and the Soviet Union in the Twentieth Century: How «West» Wrote Its History of the USSR // The Cambridge History of Russia. Vol. 3: The Twentieth Century. Cambridge, 2006. P. 20).
105
Fodor M. Trouble Behind the Iron Curtain. Red Army Marshals Press for Expansion While Veterans Envy Capitalist Wealth // Life. 1946. July 15. P. 50. См. упоминания статьи в бюллетенях ТАСС: ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 38. Д. 158. Сводка от 13 июля; Оп. 27. Д. 5131. Л. 31–35. О дискредитации культурного уровня советских людей в западной прессе см. подробнее в главе 4.
С нацистской пропагандой послевоенные публикации сближало не только содержательное сходство, но и формальное. Когда-то, бросая вызов советской пропаганде, Геббельс обратил против нее ее же оружие: Советский Союз активно эксплуатировал личные отзывы западных интеллектуалов, посещавших СССР, и в антисоветской пропаганде личным свидетельствам тоже было отведено важное место. В 1935 году в Германии был выпущен сборник Und du Siehst die Sowjets Richtig (в
106
Подробнее см.: Behrends J. Back from the USSR. P. 83–108.
В послевоенной обстановке личные свидетельства тоже заняли важное место в антисоветском дискурсе. Вернувшиеся из советского плена итальянские военнослужащие рассказывали в газетах о том, что на протяжении нескольких лет ели только сушеную крапиву, подвергались избиениям и видели случаи людоедства 107 . Корреспондент скандинавского телеграфного бюро Эдвард Сандеберг рассказывал о своем пребывании в СССР в серии статей под названием «Год за железным занавесом», сопровождавшихся изображениями полуголодных изможденных людей, стоящих за колючей проволокой или ловящих насекомых на своем белье. Как отмечал один из референтов ТАСС, автор во враждебных тонах описывал лагеря для интернированных иностранцев, «изображая русских глупыми, невежественными и жестокими людьми» 108 . В английской Daily Telegraph & Morning Post публиковали статьи бывшего московского корреспондента Хью Чевинса, который писал, что в СССР можно обнаружить классовые различия, каких не найти ни в одной капиталистической стране, и неравенство в распределении доходов, которое может поразить любого человека, стремящегося к равенству 109 . В американской New York Times другой бывший московский корреспондент Брукс Аткинсон тоже делился своими впечатлениями о стране и тоже описывал ее как территорию ограничений и несвободы: «Каждый советский гражданин так же, как и каждый иностранец, должен всегда носить свой паспорт и удостоверение личности, которыми им приходится часто пользоваться. То, что мы рассматриваем как методы безопасности военного времени, в Советском Союзе является повседневными методами безопасности. Чтобы выйти на Красную площадь в праздники, необходимо показать специальный пропуск и обычный паспорт восьми часовым, которые тщательно осматривают их и сравнивают фотографию с личностью предъявителя» 110 .
107
ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 27. Д. 5130. Л. 320, 227, 194, 189.
108
Там же. Л. 179.
109
Там же. Оп. 38. Д. 158. Сводка от 7 августа 1946.
110
ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 27. Д. 5819. Л. 119. Подробнее о Бруксе Аткинсоне и реакции на него в СССР см. в главе 6.
Формальная и содержательная схожесть новой волны антисоветских публикаций с той, что десятью годами ранее была инициирована министерством Геббельса, укрепляла подозрения советского руководства по поводу спланированности новой кампании. Начиная с первых же обзоров антисоветских публикаций они рассматривались именно как клеветническая кампания, целью которой было подорвать престиж Советского Союза за рубежом. В СССР были уверены, что новая кампания также направляется правительствами западных стран, и даже назывались ведомства, стоящие за ее организацией, – Министерство информации Великобритании и Бюро военной информации США 111 . Ключевая роль на первых порах отводилась Англии: логика марксистского анализа требовала от Британской империи после окончания войны вернуться к противостоянию с СССР, и от Великобритании ждали именно этого. Публикации британских СМИ, освещавшие бесчинства советских военнослужащих, подтверждали эти ожидания, а Фултонская речь Черчилля, ставшая катализатором антисоветского тренда в мировой печати, доказывала, что бывшие союзники становятся новыми врагами. Окончательно это стало ясно к лету 1946 года, когда поток антисоветских публикаций многократно возрос, а их главным источником стала уже не британская, а американская пресса.
111
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 316. Л. 99.
Сравнение Черчилля с Гитлером, прозвучавшее спустя несколько дней после его выступления в Фултоне, было не эмоциональной реакцией, а программным заявлением советского руководства о том, что оно разгадало тактику оппонента. Сравнение это впоследствии получило развитие: 1 августа 1946 года в «Правде» был опубликован фельетон Давида Заславского «Лобызание Геббельса», в котором утверждалось, что использованный Черчиллем образ железного занавеса в действительности был придуман не им, а министром пропаганды Третьего рейха Йозефом Геббельсом – и позаимствован Черчиллем из одной из последних его статей, опубликованных в еженедельнике Das Reich. «Совпадение полное: Черчилль повторяет Геббельса. А у Геббельса слова о „железном занавесе“ – это центральный образ фашистско-немецкой концепции, сконцентрированный клеветнический образ фашистской пропаганды. Перед своим издыханием Геббельс словно напутствовал будущих антисоветских клеветников, дал им свой завет лжи, послал им последнее мерзостное лобызание» 112 .
112
Заславский Д. Лобызание Геббельса // Правда. 1946. 1 августа. С. 4. Атрибуция железного занавеса Геббельсу принадлежала не Заславскому: впервые это было отмечено в статье американского коммуниста Эрла Браудера, о чем 31 июля сообщил вестник иностранной информации ТАСС (ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 27. Д. 5819. Л. 324).
Для послевоенной советской культуры антисоветская кампания в западной прессе стала важной точкой отталкивания в конструировании собственной идентичности. Отсылками к антисоветским публикациям пронизаны многие книги и фильмы этого периода. Яркий пример – роман Ильи Эренбурга «Буря», писавшийся в 1946 году. Бесчинства, в которых обвиняли советских военнослужащих, в «Буре» с большим размахом творят немцы: они насилуют русских женщин и снимают с трупов часы (один немец даже вешает на балконе советскую женщину из-за того, что ему пришлось попотеть, доставая спрятанные ею часики). Они же оправдывают свои действия войной: «Может быть, товарищи были правы, когда насиловали русских девушек. Не цветы же им подносить… У войны свои законы: иногда хочется отвести душу, сжечь, снести, задушить». Немецкие газеты пугают немцев рассказами о том, как русские дикари кастрируют пленных и творят другие ужасы, американские журналисты, не стесняясь, пишут «небылицы» о том, как банды коммунистов врываются в дома, глумятся над женщинами и уносят семейные драгоценности, но все русские в романе демонстрируют верх обходительности с мирным населением – и даже игнорируют попытки немецких женщин соблазнить их. Той же высокой культурой поведения наполнен фильм «Встреча на Эльбе» (1949), в котором работники СВАГ добывают для католических сестер пулеметное масло за неимением лампадного, а также деятельно участвуют в работе городского оркестра и восстановлении памятника Гейне, пока американские военнослужащие устраивают пьяные танцы и драки в местных барах.