Вниз тормашками

Алешина Светлана

— Карташов? — переспросила Лариса.

— Да, он просил, чтобы ты перезвонила. Сказал, что не смог дозвониться на сотовый.

— У меня батарейка села, — пояснила Лариса, спеша к телефону. Через пару минут она услышала в трубке хрипловатый голос полковника.

— Привет детективам! Как успехи?

— Олег, ты знаешь, что взрыв в компании произошел по вине Глазова? — спросила Лариса с ходу.

— Да, слышал, — хмуро ответил полковник, — но мы решили это не освещать в прессе. Излишняя шумиха нам ни к чему.

— Почему?

Он ведь простой ведущий новостей, а не политик какой-нибудь.

— Многого ты, Ларка, не знаешь!

Ларису задел его снисходительный тон.

— Просвети меня, неразумную, — ехидно попросила она.

Но Карташов вдруг смял тему и перевел разговор на другие рельсы.

— Об этом после как-нибудь. Расскажи лучше, как у тебя дела продвигаются?

— Нормально, — буркнула Лариса.

— Есть зацепки?

— Есть вопросы, — сказала Лариса, слегка обидевшись на вредного полковника, — причем много вопросов. Первый — что там с Ольгой Северцевой? Ее ведь почти задушили! Я ездила в больницу, чтобы узнать, как у нее дела, но меня не пустили к ней. Сказали, что она в реанимации и к ней запретили пускать кого-либо, кроме родителей.

— Так и есть. Она еще не оправилась от шока, отказывается давать показания, то есть лечащий врач ей запрещает.

«Значит, что стало с кассетой, я не узнаю, — подумала Лариса. — Хотя и так ясно. Бандиты с собой и унесли».

— Ладно, второй вопрос. Только мне нужен честный ответ! — предупредила она.

— Ларочка, — укоризненно протянул Карташов, — разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Нет, но откуда я знаю, что будет в будущем?

Карташов угрюмо засопел в трубку.

— Я знаю, что после отравления вы просили всех сотрудников «Робина-Бобина» сдать анализы на обнаружение мышьяка в их организмах. Скажи мне теперь, был ли положительный результат? — продолжила допрос Лариса.

— А что? — по тону полковника она поняла, что Карташов напрягся.

— Я думаю, что один из сотрудников, некто Белобрюшкин Роман, работавший техником-осветителем, съел порцию, предназначенную жертве.

— То есть?

— Да тарелку он спер у Дмитрия из-под носа! Тот ушел отвечать по телефону, а этот Роман, недолго думая, взял его порцию и съел. А в ней уже был мышьяк!

— Откуда ты знаешь? — удивился Карташов. — Впервые об этом слышу. А насчет анализов… Некоторые их вообще не сдавали, так как в тот день многие как под землю провалились — кто-то за город успел уехать, выходные же были! Кто по состоянию здоровья не смог сдать анализы. А задним числом просить человека покакать или пописать, сама понимаешь, смысла не имеет.

— То есть Белобрюшкин не сдавал анализы? — уточнила Лариса.

— Сейчас посмотрю в отчете, — Карташов зашуршал бумагами. — Нет, не сдавал. Но и впоследствии на самочувствие не жаловался, так что мы на него особенно внимания и не обращали. А что, говоришь, он ел из тарелки, предназначавшейся Ласточкину? Странно, почему-то

это не отражено в протоколах допросов.

— Но вероятно ли такое — если человек каждый день пьет лекарство с небольшим количеством яда, то впоследствии, когда он примет большое количество мышьяка, он не умрет, как Дмитрий?

— Может быть, — неопределенно согласился Карташов, — спрошу у экспертов. А что, этот тип с забавной фамилией так и делал? Каждый день добровольно травил себя мышьяком?

— Да. Как я думаю, он лечится от сифилиса. Там какое-то мудреное лекарство, ацетрасол. По-другому — оксифенилмышьяковая кислота! Я в словаре посмотрела.

Карташов присвистнул.

— Эва ты, мать, хватила! Сифилис, надо же! Это ты достоверно знаешь?

— Нет, конечно, только догадки. Кто мне позволит его медицинскую карту посмотреть?

— Понятно. Кстати, Котова, поздравляю — с тебя сняты все подозрения насчет банки с приправой.

— В смысле?

— Во время обыска на студии была найдена точная копия той «чесночинки», в которой находился мышьяк. Я-то думал, завхоз врал, когда он клялся, что заправлял банку нормальной приправой, но теперь вижу — что он был прав.

— Я не понимаю, каким образом это снимает подозрения с меня? На первой банке, если не ошибаюсь, были найдены мои отпечатки. Если бы не отсутствие мотива, не знаю, где бы я сейчас находилась. Все-таки завуалированное покушение, хотя я не трогала эту чертову банку! — сказала Лариса.

— Один из свидетелей, который как раз в день съемок уехал в Египет, вернулся и дал показания. Он сказал, что видел, как банку притащил актер, играющий Робина-Бобина, поставил ее на стол, и все оставшееся время до твоего отъезда банка была у него на глазах. Он подтверждает, что ты ее не трогала.

— Вы что, раньше его вызвать не могли? — Лариса испытала такое облегчение, что даже вопреки хорошей новости невольно рассердилась на свидетеля, который беспечно грел кости на египетском солнышке и таким образом вынудил ее носить эту гору на плечах почти неделю.

— Да попробуй достань их в Египте! Так они тебе и уехали оттуда! За тысячи километров отсюда можно придумать какие угодно отговорки, чтобы понежиться еще пару деньков на солнышке. У него отпуск-то был всего лишь на неделю.

— Но ведь убийство произошло, — попробовала возразить Лариса, — или сейчас смерть человека ничего не значит?

— Помнишь Булгакова? «Мастера и Маргариту»? Тот эпизод, где литераторы в ресторане узнают, что Берлиоза больше нет в живых. Цитату привести? — буркнул полковник.

— Не надо, я вспомнила, — прошептала Лариса. — «Он умер, но ведь мы-то живы! Не пропадать же в самом деле каким-то там котлетам». Дословно уже не помню. Да-а, равнодушные сейчас люди пошли.

— Точно, Котова, прямо как мы. Так вот, это Кочкин показал, что ты к банке не прикасалась и что вообще эту «чесночинку» притащил Робин-Бобин.