Внучка бабы Яги
Шрифт:
Тюк! Смолянистая еловая шишка упала в вершке от меня. Я подняла голову. Из-за древесных стволов, заполошно озираясь, появлялись мои приятели. Вся компания — широко ухмыляющийся Яс, радостный Ветерок и пара белоснежных индриков, на чьих мордах без труда читалось любопытство.
— Ты чего это, мачеха, бежать удумала? — деловито спросил Кел.
— Не пробуйте меня остановить! — крикнула я отчаянно, вонзая рог в почву. — Откройся! Откройся, ёжкин кот!
— Мы и не собирались, — обиженно взвизгнул Яс, перекрикивая все усиливающийся гул.
Парни остановились. Вытягивая
И вдруг все кончилось. Будто прихлопнули все действо огромной мухобойкой. С сухим костяным щелчком рог распался на две неровные части. Воцарилась тишина.
Смолянисто-черный жеребец выступил на поляну. На его лоснящейся шкуре подсыхали капельки воды. За крупом вождя гордо вышагивал Шила.
— А я думал, мы подружимся, — протянул Сикис глумливо.
— Индюк тоже думал, — вздернула я подбородок. — Да в суп попал.
— Отец… — начал растерянно Арэнк. — Она не хочет здесь оставаться…
— Прочь! — вскричал раздраженно вождь. — Пошли все вон, когда я разговариваю со своей женщиной!
Дети брызнули в разные стороны. Только вредный Шила поглядывал на меня с превосходством и не спешил покидать поляну. Видно, для предателей тут особая награда предусмотрена.
— Сикис, отпусти меня, — жалобно попросила я. — Ведь не сможешь меня заставить делать то, что не любо…
Мы смотрели друг на друга очень долго. Молча смотрели. Я считала удары своего сердца и, сцепив зубы, держала взгляд. Не отвести, не дрогнуть. Только так. Первым не выдержал вождь — моргнул. По щеке серебристой дорожкой пробежала слеза. Я наконец вдохнула.
— Я могу тебя заставить делать все, что хочется мне, — злобно раздул ноздри индрик. — Я могу заставить тебя ползать на коленях и умолять о близости. Я…
— За волосы ее, нахалку, и… — вякнул Шила, о котором я уже и забыть успела.
Резкий удар копыт, отчаянный вскрик. Правая кисть огольца безвольно болтается, по плечо заключенная в ледяной панцирь. Еще один удар. Мелкими осколками опадает на землю то, что еще мгновение назад было рукой, и безобразная культя толчками выбрасывает фонтан крови.
Я отмерла, сдернула опояску и, подбежав к мальчишке, скользящим узлом перетянула обрубок. Даже не надеясь, что подействует, зашептала деревенский заговор на остановку кровотечения, просто по привычке.
— Озеро, — побелевшими губами выдавил Шила. — Сам не дойду.
Я перехватила парня под мышки и потащила за собой. Хорошо еще, в своих метаниях от берега далеко отбежать не успела. Иначе бы он по дороге концы от потери крови и отдал. Вождь стоял неподвижно, будто все происходящее вовсе его не касалось. Хотелось прокричать в морду Сикису, что он негодяй, мерзавец, что клейма на нем негде ставить, что ни в жизнь я за него не пойду, даже если меня вот так же заморозит и будет по кусочкам отколачивать; что не таких жизнь обламывала и что отольются еще ему детские слезы. Нелюдь! Да только ничего этого я не сказала — бормотала заговор.
В воду Шила нырнул солдатиком. Я подтащила его на мелководье и просто столкнула в глубь. Серебристая жидкость вспенилась, соприкоснувшись с кровью. Пацан вынырнул, молотя по поверхности здоровой рукой. Я подплыла поближе, поддержала его худые плечики. Он жадно пил, острый кадык ходуном ходил на цыплячьей шейке.
Первооснова Заповедной пущи дело свое знала — видно, не впервой ей было конечности-то отращивать. Сначала из плеча появилась кость, раздвигая ошметки плоти, будто какой невиданный побег тянется к солнышку из земли. Межкостные хрящики вспухали пузырями, чтоб через мгновение застыть, закрепиться на положенном месте. Затем мышцы, сухожилия, сырое влажное мясо, кожа с прозрачными редкими шерстинками, глянцевые пластинки ногтей… Я глядела во все глаза, проникаясь еще большим уважением к сущности этого места. И вот уже новая рука во всей красе, и только неровно обкромсанный рукав рубахи напоминает о былом членовредительстве.
Шила прикрыл глаза, расслабленное тело колыхалось в воде на манер огромной звезды. Видно, сомлел пацан. Я, переступая по дну, стала подталкивать его к берегу. «Подожди… — прошелестело в голове. — Еще не все поправилось». Я послушно застыла, только следя, чтоб лицо ребенка все время оставалось над поверхностью. Грудь его ровно вздымалась, глаза под полупрозрачными веками ритмично двигались туда-сюда. Спит он, что ли?
— Так надо, — успокоил бесплотный голос. — Он сейчас со мной.
— Спасибо, — прошептала я в пространство. — Спасибо, что спас.
— Ты слышишь меня?
— Да. — Я прикрыла глаза.
И сонм разноцветных картинок ворвался в мое сознание. Мелькали, сменяя друг друга, лица, лошадиные морды, витые индриковы рога, булькало варево в волшебных котлах и собиралось у общего костра огромное племя Семи Радуг.
— Тебе грустно? — зачем-то спросила я, уже не пытаясь разобрать, что показывает мне могучий здешний Дух.
— Мне одиноко, — прошелестело в ответ. — Ты поможешь мне?
— Как?
Постижение нахлынуло за мгновение до того, как Шила пришел в себя.
— Все исполню, — проговорила я в удивленные глаза парня. — Все в точности.
ГЛАВА 14
О браках, разводах, перекидываниях и лечебных свойствах заповедных мест
On ne fait pas d'omelette sans casser les ceufs.[2]
Кто украл яйцо, украдет и курицу.
Шила выходил из воды самостоятельно, осторожно нащупывая ногами почву перед собой. Я семенила следом. Что я ощущала? Интересный вопрос. Удовольствие от того, что с пацаном все обошлось; глухую ненависть к Сикису, ожидавшему нас на берегу с видом победителя; и крошечное, едва уловимое злорадство…