Внучка бабы Яги
Шрифт:
— Пошли уже, — опять принялся за свое Михай. — Дальше ничего интересного не будет.
— Может, тебе и не любопытно, — уперлась я. — А в нашей деревне я чего-то прежде вассальных клятв не наблюдала.
Малорослик продолжал что-то бурчать себе под нос, но уже без особой настойчивости.
— Приступаем! — громогласно скомандовал Влад.
Я замерла, пытаясь ничего не пропустить из разворачивающегося перед моими глазами действа. Индрики попятились от берега, смешались с толпой, будто освобождая сцену только для двух ключевых актеров.
Сикис опустился на одно колено и протянул вперед сомкнутые ладони. По голой
Влад, чуть склонившись, принял его руки в свои. Над озером сгущалась незнакомая мне тяжелая сила. Шумело в ушах, иссушенный волшбой воздух с шипением врывался в легкие, не принося облегчения. Все молчали, подавленные величием момента. Я покачнулась, Михай придержал меня за плечи и уже не отпускал. Напряжение становилось почти невыносимым. И тут индрик заговорил:
— Я, Сикис, старший воин народа Семи Радуг, вождь детям своим, муж женам своим, признаю валашского господаря Влада по прозванию Дракон своим полновластным господином. Вверяю себя и народ свой под его покровительство. Клянусь служить ему верой и правдой, ни прямо, ни косвенно, ни добровольно, ни под принуждением не нарушать данного слова. Клянусь по первому зову являться пред очи его и исполнять повеления его в точности. Клянусь не злоумышлять против него, не покушаться на жизнь его, честь его, женщин его. Да не будет у меня и народа моего другого господина отныне и довеку, пока господин не освободит меня. И если я осмелюсь нарушить клятву, смертью буду покаран я и народ мой. Я сказал.
Последние слова зарока эхом отдавались в моих ушах, когда заговорил Влад:
— Я, господарь Валахии, Влад по прозвищу Дракон, принимаю верность Сикиса, вождя племени Семи Радуг. Возлагаю на себя обязанности господина его и народа его. Клянусь в меру своих сил помогать ему и народу его, не причинять вреда ни ему, ни его делу, не покушаться на жизнь, честь и имущество его и народа его.
Индрик поднялся с колена, и Влад склонил голову к его лицу. Я раньше никогда не видела, чтоб двое мужиков целовались, поэтому фыркнула от неожиданности.
— Это обрядовое лобзание, — прошептал мне на ухо малорослик, сжав плечо.
— Ты с ним тоже? Того… Лобызался? — тихонько хихикнула я.
— Иначе никак, — серьезно ответил Михай. — Ритуал.
Я бы, может, и продолжала веселиться, выясняя у перевертыша, как ему понравилось свои сахарны уста братчику подставлять, да наткнулась на взгляд Влада. Он, оказывается, закончив скрепление клятвы, смотрел прямо на меня. И такое нечеловеческое удовлетворение прочла я в синих глазах валашского господаря, что слова застряли у меня в глотке и мириады быстроногих мурашек побежали по спине. Дракон был счастлив. Нет, не так — Дракон был сыт.
Народ, запрудивший полянку, отмер, послышались негромкие разговоры, даже смех. Я же почувствовала себя так, будто все мои внутренности выскребли досуха серебряной ложкой. Бессильной я себя ощутила, опустошенной. Без возражений позволила Михаю увести меня с поляны, даже особо не замечая, куда мы идем. А он тарахтел без умолку, раскрывая передо мной тонкости вовсе мне не интересных романских интриг.
— Расскажи мне, с чего все началось, — жалобно попросила я, сбиваясь с быстрого шага. — Зачем и для чего весь этот балаган
Михай ответил мне грустным взглядом.
Иветта Лузитанская была прекрасна. Каскад золотистых волос обрамлял кукольное личико с влажно поблескивающими голубыми глазами, чуть вздернутым носиком и полуоткрытыми, будто в ожидании поцелуя, губами. А эта кремовая гладкая кожа, эта голубоватая жилка, четко различимая на длинной шее… Ах! Княгиня смотрела на свой юношеский портрет почти с ненавистью. Куда, куда все подевалось? И ведь всего два десятка лет прошло с того дня, как придворный художник Трикассо сдернул кисейное покрывало с оконченной картины и восторженный вздох разнесся над толпой придворных.
— Увы… — Княгиня откинулась на изогнутой кушетке. — Как несправедлива судьба!
Закинула руку за голову, привычно повернулась, чтоб поймать в зеркале отражение своей томной распластанной фигурки… Но взгляд ее уткнулся в безликую драпировку. Третьего дня княгиня велела слугам убрать все зеркала, украшавшие до того времени стены ее будуара.
Да-да! Будуара! Модное франкское нововведение пришлось как нельзя кстати к нервному настроению княгини. Будуар — комната, где можно сердиться. Разукрашенное дамское гнездышко, где хозяйка может принять поклонника, посплетничать с наперсницами и куда нет хода постылому, властному супругу.
В дверь поскреблись, и через мгновение в комнату серой тенью проскользнула женщина.
— Что, Йохана? — подалась княгиня навстречу приживалке. — Он придет?
— Молодой господин очень занят, — почти шепотом ответила та, пряча злую усмешку. — Он просил матушку немного подождать.
— Хам, мерзавец, мальчишка. — Иветта вскочила и начала носиться по комнате. — Да как он смеет?!
Матушка! Да она всего на семь лет старше. Раньше, помнится, его это не останавливало. Какие баллады он слагал в ее честь, какие трогательные послания она находила по утрам на своем туалетном столике. И как забавно было разбирать полудетские каракули в кругу друзей и поклонников, вызывая у слушателей приступы смеха. Сколько ему было, когда Иветта появилась при романском дворе? Лет восемь-девять — не больше. Угрюмый бледный мальчик с неистово горящими глазами. А теперь? Равнодушный кавалер, не удостаивающий ее ни одним благосклонным взглядом. Бастард ее венценосного супруга слишком много о себе возомнил! И чем таким неотложным он занят? Очередной девкой? Княгиня так ясно представила себе два обнаженных тела на шелковых простынях, что у нее перехватило дыхание. Ну конечно, он сейчас тискает свою наложницу, наслаждаясь ее юными прелестями. Какую-нибудь провинциальную клушу, с восторгом отдающуюся в руки молодому господарю. В то время как она… Она…
Напольная ваза тончайшего фарфора только жалобно звякнула, расколовшись, когда Иветта наподдала по ее гладкому боку острым носом домашней туфельки. Вода хлынула на ковер.
— Какая досадная случайность, — донеслось от двери насмешливое замечание.
Дракон одарил свою мачеху кривой улыбкой и слегка опустил голову, имитируя положенный по церемониалу поклон.
— Я прикажу убрать, — схватила Иветта серебряный колокольчик.
— Пустое… — Молодой красавец щелкнул пальцами.
Безобразная лужа в мгновение ока испарилась. На ковре остались лишь осколки фарфора и высушенные, будто для гербария, розовые стебли.