Внутренний порок
Шрифт:
— Совсем как у Дика, что мне по телефону зачитали. Таких тысячи.
— Я съезжу поговорю с Пэтом. Может, знает что-нибудь.
— И вот ещё что было. Смотрите. — Она вытащила выписку с её счёта в местном отделении «Банка Америки», сделанную вскоре после предполагаемой передозы Дика, и показала на кредитную графу.
— Интересная сумма.
— Я позвонила, пришла, поговорила с вице-президентами, и все в один голос сказали, что всё правильно. «Может, вы квитанцию потеряли, не так посчитали что-то». Обычно я дарёному коню не смотрю, понимаете, но это просто жуть какая-то. Они всё одними и теми же словами излагали, снова и
— Думаете, как-то с Диком связано?
— Возникло вскоре после его… его исчезновения. Я подумала, может, так себе кто-то представляет откуп? Местное 47, какая-то страховка, о которой я не знала. То есть вряд ли можно рассчитывать, что это делается анонимно, так? А тут немой набор цифр в месячной выписке со счёта и какое-то дебильное объяснение, которым банк от меня отмахнулся.
Док записал дату депозита на спичечной картонке и сказал:
— А у вас лишнего снимка Дика не найдётся?
Ещё как нашлось. Она выволокла магазинную коробку из-под бухла, набитую «полароидами»: Дик спит, Дик с младенцем, Дик дербанит, Дик перетягивается, Дик ширяется, Дик под тенистым деревом делает вид, будто весь сжался перед 454-м «большим блоком» от «шева», Дик с Надей на пляже, сидят в пиццерии, играют последним ломтём в перетягивание каната, идут по Голливудскому бульвару, а перед ними зажигается светофор.
— Угощайтесь. Надо было давно выкинуть всё, наверно. Отстраниться, да? двинуться дальше, чёрт, я ж сама всегда эти нотации всем читаю. Но их Амми любит, ей нравится, когда мы вместе смотрим. Я ей про каждый снимок что-нибудь рассказываю, да и ей по-любому хоть что-то понадобится, когда подрастёт, чтоб напоминало. Не думаете?
— Я? — Док вспомнил, что у «полароидов» не бывает негативов, а жизнь оттисков ограничена. Эти снимки, заметил он, уже начали менять цвета и блёкнуть. — Ещё бы, иногда мне хочется каждую минуту запечатлеть. Арендовать, типа, целый склад?
Она посмотрела на него, как соцработник какой-нибудь.
— Ну, так… может, чуть… А вы, типа, с терапевтом никак?
— Она скорее помощник прокурора, наверно.
— Нет, я в смысле… — Надя взяла горсть снимков и сделала вид, что раскладывает в некоем осмысленном порядке — как ремик своей недолгой жизни с Диком. — Даже если не знаете, что у вас есть, — медленно произнесла она немного погодя, — иногда действуйте так, будто знаете. Она это оценит, и вам же самому станет лучше.
Док кивнул и взял первую попавшуюся фотографию: Дик держит тенор, может, где-то на концерте, свет паршивенький, из-за краёв снимка торчат размытые локти, короткие рукава рубашек, гитарные грифы.
— Ничего, если эту?
Не глянув, Надя ответила:
— Валяйте.
В комнату вбежала Аметист, вся взбудораженная:
— А вот и я, — пропела она, — спасаю вам день!
Несколько позднее Дока прибило к Древесному кварталу, к дому тётки Рит, где он обнаружил своего кузена Скотта Хруста — в гараже, вместе с бандой. Скотт играл в местной группе, известной под названием «Корвэры», пока половина состава не решила влиться в миграцию на север — в те годы все переезжали в Гумбольдт, Вайнленд и Дель-Норте. Скотт, для которого секвойи были биологически чуждым видом, и барабанщик Эльфмонт решили остаться на пляже — они ходили и клеили объявы по всем окрестным школам, пока не собрали себе вот эту новую команду, которую
Нынче они репетировали — вернее, сегодня как раз пытались точно выучить ноты к музыкальной теме из телевизионного вестерна «Широкий дол», который недавно начали гонять повторно. Все гаражные стены были в полках, заставленных банками с пурпурными беконными корками — верной наживкой для развращённого прудового окуня, за которым тётка Рит периодически ездила в Мексику и с полным багажником его же возвращалась. Наверняка Док бы утверждать не мог, но ему всегда казалось, что в сумраке эта дрянь светится.
Солист «Пива» Хьюи пел, а ритм-гитара и бас заполняли паузы:
Ши… Ро… Кий дол! [Гитарная вставка] Ши РОКИЙ Дол! [Та же гитарная связка] До Чего, широк, на о, гонек зайдёшь — Всю ночь, верхом — И-что-ты в нём найдёшь? Широкий Дол! Да! Ещё ширше — ши Рокий Дол! На шару ширка — ши Рокий Дол! Вширь? шар кати хоть — ши Ро Кий-Дол!— Это у меня типа корни, — пояснил Скотт, — мамаша моя терпеть не может Сан-Хоакин, а я вот не знаю, чувак, я как туда ни приеду — играем у «киванисов» в Чаучилле или ещё где, и у меня такое странное чувство, будто раньше я там жил…
— Ты и так там жил, — заметил Док.
— Нет, типа в другой жизни, чувак?
Док предусмотрительно приволок целый карман уже свёрнутых панамских, и вскоре все уже бродили вокруг, пили супермаркетовую газировку из банок и ели домашние печеньки с арахисовым маслом.
— Что-нибудь рокенролльная сорока на хвосте приносила, — поинтересовался Док, — про сёрфового саксофониста по имени Дик Харлинген, он ещё в «Досках» раньше лабал?
— Передознулся что ли который? — уточнил басист Левшак.
— Якобы передознулся, — поправил Скотт, — но ходил странный слух, что он вроде как выжил? его привезли в неотложку где-то в Беверли-Хиллз, но всё тишком, кое-кто говорил, ему забашляли, чтоб и дальше делал вид, будто умер, а он сейчас где-то ходит среди нас замаскированный весь, типа волосы другие и всё такое…
— Зачем так напрягаться? — спросил Док.
— Ну, — подхватил Левшак, — он же не певец смазливый, которого всем цыпам невпадлу завалить, не гитараст невъебенный, от которого весь музон изменится навсегда, он же просто сёрфовый сквозняк, такого заменить легко. — С Диком всё ясно. Касаемо же «Досок», то они в последнее время капусту гребли лопатами, жили все вместе в доме в каньоне Топанга со своей обычной свитой — фанатками, продюсерами, свойственниками, странниками, с таким трудом пришедшими из такого далека, что их взяли в дворню. Смутно намекали, что возродившийся Дик где-то среди них, хотя таких, кто мог бы им быть, никто не признавал. Может, некоторым и казалось, но всё плыло, словно в тумане дури.