Внутренняя красота
Шрифт:
Кресси поцеловала его в висок, снова стала гладить по голове. Джованни почувствовал ее теплое, нежное, гибкое тело, она была женственнее обычного, несмотря на мужской наряд. Он испытал некоторое облегчение, ощущая ее близость. Ему стало хорошо.
— Я не испытываю ненависти к ним. Они были бедны, нуждались в деньгах. Я это понимаю.
— Это сущий вздор. — Кресси перестала его поглаживать и приблизила свое лицо так близко к нему, что их носы почти соприкоснулись. — Вы любили их. Вы ведь были счастливы с ними. Они тоже любили вас. Вашему отцу не надо было учить вас плавать и многому другому. Ему не пришлось водить вас в церковь с галереей шепота. Они заботились о вас, а вы любили их, как все дети любят родителей. Наверное, это было ужасно, более чем ужасно для всех, когда пришлось
Откровения Кресси не всегда приятны. Больше всего Джованни восхищался ее способностью добраться до сути дела, хотя слушать ее было нелегко. Такая ясность мысли не давала возможности увильнуть от горькой правды. А насколько все обернулось бы хуже, если рассказать всю правду, как она есть? Ни за что! Джованни нежно отстранил Кресси.
— Я не испытываю ненависть к родителям, — сказал он, и это была правда.
Джованни почти чувствовал, как в голове Кресси вращаются колесики и винтики. Он уловил момент, когда она решила больше не говорить на эту тему. На долю секунды Джованни ощутил облегчение.
— Тогда расскажите мне о своем настоящем отце. О том человеке, которого вы действительно ненавидите.
Джованни невольно глухо рассмеялся, отчего она вздрогнула.
— Кровные узы. Моим настоящим отцом был человек, объяснивший мне значение кровной связи. Он — причина, по которой я так хорошо понимаю вас. По характеру он очень похож на вашего отца.
Кресси вернулась к шезлонгу и прижалась к Джованни.
— Расскажите мне все, — просила она, обнимая его за плечи.
Его локоны щекотали ей подбородок.
— Это грустная история. Кто-то другой мог бы переделать ее в сказку. Я об этом еще никому не рассказывал.
— Мне не раз приходило в голову, что сказки обычно заканчиваются трагически. Силия раньше читала нам «Золушку», любимую сказку Кэсси. Ей нравилась романтическая фантазия о том, как бедная маленькая девочка в лохмотьях выходит замуж за принца, тем не менее она думала, что Золушка скорее предпочла бы вернуть себе маму. Конечно, в то время у нас не было злой мачехи, — добавила Кресси и широко улыбнулась. — Думаю, Белла придала бы этой сказке совсем иной окрас. Однако я прервала вас. Прошу, продолжайте.
Джованни было трудно думать, когда она находилась так близко. Он высвободился из ее объятий, снова опустил голову на шезлонг и закрыл глаза.
— Однажды жил-был, — начал он, ибо ему было легче представить прошлое сказкой, нежели снова пережить все, — один богатый итальянский граф Фанчини.
Кресси устроилась так, чтобы лучше было видно лицо Джованни. Страшно потрясенная тем, что он рассказал о своем детстве, теперь она ясно понимала, почему он казался необщительным. Его бросили дважды, неудивительно, что он не допускал, чтобы ему причиняли боль. А как же та женщина, его любовница и муза? Как она могла причинить ему боль, очевидно все зная? Или ничего не зная. Ведь Джованни никому об этом не говорил. Кресси стала его первым доверенным лицом. Это кое-что да значило, даже если он не любил ее так, как ту женщину. Правда, это уже не имело значения. Она ведь не любила Джованни. Сама мысль об этом… была… Лучше даже не думать об этом!
Кресси невольно поймала себя на том, что думает именно об этом, пока слушала, обняв себя скорее для того, чтобы не обнимать Джованни. Она вряд ли была влюблена в этого мужчину. Странное чувство, какая-то напряженность, прозрение, точно свет, замерцали в тайниках сознания Кресси, оставалось лишь заглянуть туда и все узнать. Нет, это не любовь. А боль в ее сердце — всего лишь проявление сочувствия к тому, что Джованни выстрадал, не более того.
— Граф Фанчини происходил из знатного рода, — продолжил Джованни, — древнего аристократического рода тосканцев. Он считал великого герцога Тосканского своим ближайшим родственником. У графа в браке родился ребенок, что имеет первостепенное значение. Это был мальчик, сын и наследник
Кресси безмолвно коснулась его руки. Джованни снова закрыл глаза и говорил, будто издалека, будто рассказывал о другом мире, и все это не имело к нему никакого отношения. Что вполне понятно. Сколько раз она сама забывалась в выдуманном мире мистера Брауна? Как похожи они в своем жизненном опыте. Похожи, вот в чем дело! Это все их объединяло. Кресси пригладила жилет. Сходство стало самым логичным объяснением. Только она не могла понять, почему это кажется столь неубедительным аргументом.
— Однажды граф Фанчини встретил девушку, точнее, красивую юную леди столь же знатного происхождения, что и он, но та совсем не походила на его других любовниц. Хотя граф, женатый мужчина, не имел права ухаживать, он приударил за девушкой. И Карлотта, так звали юную леди, по глупости вообразила, будто влюбилась. Ее родители возлагали самые большие надежды на то, что она найдет себе отличного жениха, видите, речь снова идет о кровных узах и красоте. Видимо, надежды рухнули, когда Карлотта обнаружила, что забеременела, но потенциальному отцу и ее родителям удалось договориться между собой и замять ужасный скандал. Карлотта родила вдали от людских глаз. Шесть месяцев спустя, пока она еще выглядела свежей и девственной, ее выдали замуж. А мальчика — к несчастью, это был мальчик — отдали бездетной семье низкого происхождения. Вот и конец этой истории. По крайней мере, так считали Карлотта и граф Фанчини.
— А что дальше? — спросила Кресси с замирающим сердцем. Это была сказка без счастливого конца.
— А потом, — ответил Джованни более холодно и беспристрастно, — единственный законный сын графа трагически погиб. Но к тому времени по причинам, связанным с похотливыми аппетитами, граф уже не мог произвести на свет ребенка ни мужского, ни женского пола.
— Позвольте угадать, — прервала Кресси с обреченным выражением липа. — Граф решил, что лучше иметь незаконного ребенка, чем вообще остаться без наследника, и решил тут же забрать его у приемных родителей.
— Вот именно. — Улыбка Джованни угасла, лицо обрело черты сатира. — Как ваша Золушка, которую по-итальянски зовут Cenerentola, мальчик бедного рыбака вдруг стал сказочно богат. Его обеспечили лучшими преподавателями, учили обращаться с мечом, вести любезные беседы, кланяться и есть с закрытым ртом. Из него хотели сделать джентльмена. Он усердно занимался, ему очень хотелось сделать приятное грозному и влиятельному новому отцу, но угодить графу было очень трудно. Джованни настрого запретили поддерживать связь с теми, кого он все еще считал членами своей настоящей семьи. Их имена вытравливали из его сознания, в конце концов ему доказали, что они не желают видеть его. Он знал, что должен быть счастлив, живя в такой роскоши, однако чувствовал себя одиноким. Он все еще не был достаточно обтесан, чтобы его можно было выводить в свет, к тому же ему не разрешали дружить со слугами и арендаторами отца. Раньше он бегал по всей деревне, купался в море, сколько хотел, а теперь не мог выйти за пределы семейного имения. Хотя Джованни окружала красота, новый дом показался тюрьмой.
— Не знаю, что и сказать. — Кресси с трудом сдерживала слезы, особенно потому, что он нарочно говорил об этом без эмоций. В то же время она чувствовала… Что именно? Кресси не знала, что и думать. Не имела права думать об этом. Только не об этом. Только не о нем и о своих чувствах к нему.
Не догадываясь о том, какая буря бушует в сердце Кресси, Джованни отодвинул ее руку в сторону.
— Тут нечего говорить. Я никогда не голодал. Получил отличное образование, хотя все еще оставался внебрачным ребенком. Но очень близко подошел к тому, чтобы стать узаконенным внебрачным сыном. Мой отец официально признал меня и внес поправки в завещание. Я должен был стать довольным.