Внутренняя красота
Шрифт:
— Но?
— Как и вы, я старался делать то, что от меня ожидали. Угодить отцу, покорно отблагодарить за все, что для меня делали. Я был несчастлив.
— И поэтому вы и меня посчитали несчастливой?
— Совершенно верно. Подобно вам, я глупо думал, что, если проявить больше усердия, я смирюсь с тем, что из меня хотел сделать отец, Но я не смог пойти на это. Единственное, что принадлежало мне, было мое искусство. Я начал рисовать еще до того, как научился читать и писать. Увидев, как много это значит для меня, отец велел отнять у меня все краски. Видите ли, рисование считалось
— Как математика для дочери графа, — заметила Кресси. — Мой отец, по крайней мере, всего лишь не одобряет мое увлечение. Я никогда больше не буду считать его тираном. — Она выпрямила ноги и пошевелила пальцами, чтобы стряхнуть прилипшие к ним булавки и иголки. — Значит, Карлотта, ваша мать, поощряла вас рисовать?
— Я видел ее всего один раз. — Джованни выругался. — Для нее репутация оказалась намного важнее, чем первый ребенок. А вот когда граф Фанчини решил отправить меня в армию, чтобы я закончил там свое образование, я взбунтовался. Он пригрозил лишить меня наследства. Я ответил, что в своей жизни смогу обойтись без него. Отец сказал, что я вернусь к нему, поджав хвост. С тех пор я не видел его. Прошло уже четырнадцать лет.
Последнюю часть своей истории Джованни рассказал невыразительным голосом, без претензии на объективность. Джованни выглядел измученным, как человек, близко подошедший к грани крушения всех надежд. Ясно, что он многого не рассказал, но спрашивать его сейчас значило бы вызвать страшный гнев или навлечь на него глубокую депрессию.
— Итак, вы отказались от кровного родства и стали зарабатывать на красоте, — заметила Кресси.
Она больше не владела собой. Кресси вскочила и, обняв Джованни за талию, привлекла к себе, и опустила голову ему на грудь. Она слышала, как бьется его сердце, медленно и ровно. Ее чувства обострились, она осознавала его близость. Кресси больше не могла обманываться. Это страсть, непреодолимая, опьяняющая страсть. Ей следовало знать, что иначе и быть не могло.
Кресси поднялась на цыпочки и пригладила волосы Джованни, не смогла остановиться и стала целовать его в лоб, в глаза, щеки.
— Мне так жаль, мне гак жаль, — снова и снова шептала она. Кресси жалела его, испытывала чувство вины за свое глупое поведение. — Прости меня, — сказала она, еще теснее прижимаясь к нему, будто это могло принести облегчение. Она твердила себе, что больше ничего не желает. В то же время гладила его голову, шею, плечи, ее уста стремились к его губам, а сердце желало намного большего.
Когда их губы встретились, Кресси ощутила сопротивление Джованни. Закрыла глаза и прильнула к нему. Целовала его. Нежными поцелуями хотела успокоить и ободрить, разделить его боль. Сначала поцелуи успокаивали, затем, когда Джованни начал отвечать, стали страстными. Наконец, их уста слились. Губы Кресси впились в губы Джованни так же цепко, как обнимали руки, а тело прильнуло к нему. Ей казалось, будто в поцелуе она изливает душу. Именно это обстоятельство, а не слезы заставили ее остановиться из боязни выдать истинные чувства.
— Мне жаль. Мне так жаль, — повторяла
Кресси не хотелось уходить, но она знала его достаточно хорошо. Ему вряд ли понравится, если начнут копаться в его жизни и разбирать подробности. К тому же Кресси хотелось побыть наедине со своими мыслями, свыкнуться с тем, что она узнала. Она коснулась его щеки, подавленная тем, что испытывала, ей хотелось уйти до того, как с ней случится нервный срыв.
— Здесь ты создашь новую красоту, пока я буду твоей моделью. Правда? Теперь мне пора идти и написать письмо сестре. Спасибо за то, что доверился мне, рассказал о себе.
Кресси поцеловала его в щеку, закуталась в накидку и направилась к двери. Джованни стоял неподвижно, глядя в пустоту. Видя его таким, она чувствовала, как сжимается сердце. Она так любила его. Вот она и призналась себе.
Глава 8
— Я решительно отказываюсь принять его. Кресси, ты должна отделаться от него. Умоляю тебя.
Белла с мольбой вцепилась в рукав платья падчерицы, розового полосатого платья из шелка с простым круглым воротником, рукавами с буфами, сужавшимися книзу, с красивым волнистым подолом. Кресси любила его. Сейчас она пыталась отцепить пальцы мачехи, но Белла не отпускала рукав.
— Сэр Гилберт проделал долгий путь из Лондона, и вам следует хотя бы поговорить с ним. В таком случае вы проявите разумную предосторожность. Нельзя забывать о здоровье еще не родившегося ребенка. Спору нет, в своей профессии доктор на голову выше остальных.
— Нет! — Белла театрально рухнула на диван. — Нет, нет и нет! Я так и сказала твоему отцу. Я говорила с ним совершенно откровенно. Не потерплю, чтобы этот ужасный человек снова касался меня. Для такой профессии у него слишком длинные ногти. Кресси, к тому же они остры. Ты даже представить не можешь.
Но Кресси, к сожалению, могла это представить благодаря живописной тираде Беллы. Она вздрогнула и сжала колени.
— Вы не могли бы просто посоветоваться с ним, обсудить ваши симптомы, не подвергая себя тягостному осмотру? Как-никак вам ведь не совсем хорошо.
— Потому что в моем чреве девочка. У меня утренняя тошнота, вот и все.
Словно защищаясь, Белла сложила руки на своем не очень большом животе. Кресси показалось, будто Белла сама уменьшалась в размерах. Неужели она теряла вес?
— Кресси, прошу тебя. Не заставляй меня разговаривать с ним. Его голова напоминает яйцо, торчащее из гнезда птицы. Одна бровь все время приподнята, а как он смотрит на тебя, под его взглядом я чувствую себя так, будто совершила ужасное преступление. А его голос. Он говорит загробным голосом, все время шепчет, утомительно и монотонно. Вот что я скажу, его место на кладбище. Слушая его, мне кажется, я протяну не очень долго. А что до его рук, но я уже тебе все сказала о его руках.