Внутренняя линия
Шрифт:
Но что, если все это — грандиозная провокация красных?
Владимир Игнатьевич прищурился от яркого солнца.
«А если нет? Мучительное чувство — быть ответственным за судьбу Отечества. Но когда боишься принимать на себя такую ответственность, то погоны лучше не надевать. Выходит одно — надо идти. Надо рисковать, совать голову в пасть льву, чтобы, если будет на то господня воля, выиграть битву, равной которой еще не знала Россия».
Ему вспомнилась история почти четвертьвековой давности. Тогда, после окончания николаевской Академии Генерального
— Эк вы, голубчик, вырядились, — глядя на парадную форму капитана-генштабиста, покачал головой командир стрелков. — Здесь так не ходят. В этом наряде хунхузы из вас за пять минут посылку маме с папой сделают.
— Шалят? — поинтересовался Згурский.
— Озорничают, — хмуро ответил сибирец. — Войны не миновать. С той стороны Амура что ни день, то вылазки. А у нас пшик: горстка казаков, полк вон еще — одно название, да городское ополчение. Если всерьез полезут, боюсь, не удержим город.
— Следовало бы провести разведку, — горячо заявил молодой капитан. — Выяснить расположение, численность и планы врага.
— Экие вы, штабные, быстрые! Разведку провести… Как же вы ее проводить намереваетесь? Когда с этой стороны Амура китайцев тьма-тьмущая, а с той стороны — ни одного европейского лица не сыщешь.
— Разрешите провести, ваше высокоблагородие? — вытянулся Згурский.
— В герои рвешься или смерти ищешь? — подозрительно глянул на него командир полка. — Я почитал. Аттестация у тебя отменная, из лейб-егерей, Академия с отличием. И вдруг на тебе — Благовещенск. Проигрался? Хотя нет — от злой любви в нашу глушь сбежал?
— Ни то, ни другое. Так что ж, разрешите?
— Ох, смотри. Голова-то на шее одна. Но разведка и впрямь нужна.
— У меня план есть…
План у Владимира Игнатьевича действительно имелся. Он возник примерно за час до прибытия в Благовещенск, когда, проезжая через небольшое приречное село, капитан застал разгульный, во весь мах, китайский погром. Во главе погромщиков, потрясая шашкой, выступал полицейский пристав.
— Отставить безобразие! — поднялся в стременах молодой офицер.
— Эт чей-то ты тут раскомандовался? — горячо выкрикнул полицейский чин.
— Унять дебоширов! — распорядился Згурский отряженным для его встречи стрелкам.
Погром как-то вмиг утих, толпа пустилась наутек, арестованный пристав под конвоем был доставлен в Благовещенск, а через пару дней на противоположный берег Амура направилось множество лодок с местными китайцами и их нехитрым скарбом. Вместе с ними для принесения официальных извинений губернатору провинции отбыл и капитан Згурский. На обратном пути он исчез. Как растворился. А еще через неделю возник в Благовещенске, обряженный в нелепый балахон из волчьих шкур, закрывавший лицо. Глухонемой нищий с протянутой рукой не вызвал подозрения у готовившихся к наступлению на Благовещенск китайцев, но по эту сторону Амура выглядел нелепо.
«Почти четверть века назад, — про себя вздохнул Згурский. — Следует проделать нечто подобное. Вот только ставки теперь куда выше».
— А это растение называется гибискус, — услышал он рядом приятный женский голос. — На латыни Hibiscus rosa sinensis. Обратите внимание на черешчатые листья — они блестящие и словно немного помятые.
Генерал точно очнулся от своих мыслей. Учительница основанной при заводе русской школы, окруженная стайкой учеников, указывала на стену высокого, украшенного алыми цветами кустарника.
— Видите, какие прекрасные цветы? Они могут быть красными, розовыми, желтыми…
Згурский, не отрываясь, смотрел на учительницу. Тонкой ли фигуркой, интонацией — чем-то неуловимо она напоминала Владимиру Игнатьевичу его Танечку. Таню. Ландыш, превращенный в человека. Згурский нахмурился, отгоняя непрошеную мысль, но та не уходила.
«Я хочу вернуться в Россию, чтобы найти Татьяну и Ольгу, — вдруг ясно сформулировал он. — И что бы мне сейчас кто ни говорил, я знаю, я чувствую, что должен быть там!»
— Дети, а кто мне скажет, как еще называется это растение?
— Китайская роза! — не замедлил с ответом один из учеников.
— Правильно, китайская роза.
— Правильно, — словно эхо, вторя учительнице, пробормотал генерал.
— …Это растение называется у нас фу-сан, иначе — китайская роза. Листья и цветы его очень полезны — их добавляют в средства от злокачественных опухолей, а также в лекарство от хвори, именуемой у вас «свинкой». Близкий родственник этого растения джи-чи еще более целебен. И кора, и корень его пригодны для врачевания. Он снимает жар, лечит желудок, унимает кожный зуд, исцеляет головную боль и простуду, а также гнойные раны. — Лун Ван любовно погладил маленькую, обернутую пергаментом, тыковку с очередным зельем.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросил тогда Згурский.
— Потому что Юй Лун должен знать это. Вернее, не так: ты уже знаешь все от рождения. Надо лишь вспомнить, позволить себе поверить, что ты не обычный человек.
— Старый ты льстец, Лун Ван! «Не обычный»… Самый что ни на есть обыкновенный.
— Не пробуй это понять умом. Мои слова тебе кажутся лестью или сказкой, и уже не в первый раз. Не отторгай моих речей, впусти их в сердце. Прислушайся к себе, позволь открыться тому, что в тебе заложено.
— Ну конечно! Тогда я смогу разгуливать по семь верст за шаг в прошлое и будущее, совсем как ты вчера!
— Ты и так можешь делать это.
— Лун Ван, признайся, что это какой-то фокус!
— Когда-нибудь, Юй Лун, ты убедишься в моей правоте. И я молю небеса и нашего общего прародителя, чтобы в этот миг у тебя хватило силы принять ее, а не прятаться, как сейчас.
В памяти генерала всплыла пражская аптека, ошеломленное лицо доктора с китайским лекарством в руках.