Во что бы то ни стало
Шрифт:
Если бы только знали ребята, что так хорошо начнется и так печально кончится это первое их ответственное комсомольское поручение, к которому оба готовились со всей серьезностью, волнением и гордостью!
Благополучно, хоть и малолюдно было антирелигиозное собрание. Алешка, не спавший перед ним ночь, вызубрил захваченную из заводской библиотеки брошюрку «Происхождение жизни на планете Земля». Васька и Петро заготовили и раздали накануне штук тридцать написанных от руки по-печатному анкет. Ответов они собрали, конечно, гораздо меньше. Некоторые были почти грамотные, но ехидны, вроде: «В бога ни верю, попы мракобесы, а почему в лавке киросина нету?»;
Борьба с неграмотностью шла своим чередом. По утрам Алешка, Вася и Петро обходили избы, раздавали газеты, выясняли, кто не умеет читать или писать. В иных избах их встречали дружелюбно, особенно старики, приговаривая: «Это конешно!.. О-о? Ишь ты!.. А-а?..» Выпытывали дотошно о столице, о рыночных ценах, о том, правда ли, что на Волге строят тракторный завод и собираются строить автомобильный, что правительство закупило в Америке комбайны, а потом вдруг ни с того ни с сего сворачивали на лунное затмение… В других избах принимали откровенно враждебно. Хозяйки, гремя чугунами, показывали спину, деды и бабки молчали как мертвые.
Вечер смычки прошел совсем удачно, если бы не одно столкновение.
В читальню набилось столько молодежи, что пришлось тащить скамейки из класса. Стало жарко, играла гармошка, дымили самокрутки. Петро, увешанный значками Авиахима, МОПРа, Красного Креста и прочими, встряхивая волосами, прочел отысканное Алешкой в журнале «Даешь» стихотворение Жарова:
Встало солнце из тумана, над землей орлом паря, В ширь лугов, степей, кургана нас зовет его заря. Голый луг, пустырь вчерашний оперяется травой. Комсомолец, гей на пашню, в новый путь и в новый бой!..«Фершалка» спела бодрые частушки о микробах и борьбе с ними. Алешка, подогреваемый сочувственными взглядами сбившихся в углу девушек, рассказал о «Красном пролетарии» и закончил словами:
— Приезжайте к нам в Москву хоть, кто хочет, в гости, хоть насовсем. А что, знаете, сколько рабочих надо? К нам в механический с радостью возьмут. Верно я говорю, Васька? — и вдруг улыбнулся застенчиво.
Начали пляску, сперва скованно, потом свободнее.
Алешка приметил среди девушек одну, рослую, с толстой белой косой. Девушка не танцевала, не пела, возле нее с самого начала вечера неподвижно, как столб, торчал огромный рыжий парень с нагловатым лицом и прилипшей к углу рта цигаркой. Когда заиграли польку-бабочку — единственную ее Алешка и умел плясать, — он решился. Пробился среди танцующих к девушке с косой, но не успел и рта раскрыть. Заслоняя ее, выпятив грудь, перед ним вырос рыжий парень. Процедил сквозь зубы:
— Тебе чего, комса заводская?
— Мне? То есть как это? — Алешка опешил. — Ты что сказал?
— То, что слышал. К Тоньке не подходи.
— А ты кто такой? — вспетушился Алешка. — Посторонись, пентюх! Она, может, со мной танцевать пойдет!
Парень зло усмехнулся, сплюнул — он был на голову выше Алешки, вдвое шире, — поднес к его носу толстый кулак, прошипел угрожающе:
— Не пробовал? Хотишь отведать?
— Степа, не надо… Степа, перестань. Ой, срам какой! — вскрикнула девушка.
Парень бросил и ей, грубо толкнув в грудь:
— Не суйся, пошла отсюда прочь!
Она накрылась полушалком и исчезла. Алешка сжал было тоже кулаки… Но Васька, вовремя заметивший все, оттащил его, сердито
— Ты что, ошалел? Вечер хочешь сорвать? Эй, гармонист, просим, пожалуйста, русскую!..
На пятые сутки жизни в Лепихове резко похолодало. Уличную грязь сковало жесткими, как камни, колдобинами. Лед на реке стал прозрачнее. В этот вечер должна была состояться беседа о раскрепощении женщин, о чем извещали лепиховцев развешанные ребятами самодельные афишки.
Алешка и Вася весь день провозились в читальне, подклеивая старые журналы и книги. Учитель, собиравшийся начать беседу воспоминаниями о тяжелой доле женщин до революции, просил поддержать его рассказом, как живут и работают девушки на их заводе теперь.
Алешка придумал один ход. Даже отрепетировал перед Васькой, размахивая руками и глядя в потемневшее уже окно, свое выступление. Начнет он сегодня так:
«Дорогие товарищи! Когда пролетариат с крестьянством строят в нашей стране социализм, новый быт и раскрепощают женщин, у вас в Лепихове еще частично процветает наследие царского режима по отношению к свободной женщине. Приведу пример. Среди вашей молодежи есть один парень, зовут его, кажется, Степан, и одна девушка, зовут ее Тоня. Так вот: этот молодой парень Степан, очевидно, отсталый, несознательный элемент. На вечере смычки он, как царский жандарм, стерег Тоню и не позволил ей ни петь, ни плясать. А когда я хотел пригласить ее на польку, грубо выгнал из читальни и, в общем… вел себя позорно. Комсомол должен и будет впредь бороться с такими явлениями. Да!..»
А потом уже расскажет про свой заводской клуб, где девчата учатся в разных кружках наравне с парнями, например играть в шахматы или водить автомобили, или про слет ударниц, или там про ясли. И заключит все броской фразой: «Товарищи крестьяне, давайте дружно драться за освобождение гаремных женщин!» (Эту фразу Алешка вычитал из газет).
Вечер удался на славу. Опять набилось в читальню полным-полно народу, больше, конечно, молодежи. Пришел и Алешкин обидчик, рыжий парень, и та девушка с косой. Парень на этот раз не курил, мрачно подпирал дверь, девушка жалась от него подальше, среди подруг.
Слово учителя выслушали уважительно, со вниманием. Алешкино «выступление» вызвало оживление, возгласы, смех… Рыжий парень ушел сразу после него, со злобой хлопнув дверью, остальные разошлись довольно поздно.
А когда Алешка и Вася, расставив по стенам скамейки, подметя затоптанный пол и проветрив читальню, уже собирались завалиться спать — ночевали они тут же, подстелив на печке тулупы, — в окно читальни вдруг забарабанили. Как был, полуодетый, Алешка выскочил на веранду. К нему метнулась маленькая взъерошенная фигура:
— Дяденьки комсомольцы, там у реки Степан Тоньку Голубеву бьет!.. За вас! Скорей бежите, вон там, у ветлы!..
Не раздумывая, скользя и скрываясь в кромешной темноте, Алешка бросился с горы на женский крик. Брехали по всему Лепихову как сумасшедшие цепные собаки, дрожали в окнах редкие огни… Вот и ветла у реки, и опять крик: «Степа, не бей!..» — и ругань.
С разбегу, споткнувшись о кинувшегося ему под ноги человека, Алешка полетел на землю. Хотел вскочить, тяжелые, сильные руки придавили его обратно, кто-то сидел на нем верхом.