Во дни Смуты
Шрифт:
– Вестимо дело, глупы мужики… Мыслят, коли пришел лях, так не для добра! Не миновать, быть худу… Ан не всегда оно так бывает…
– Во… во! Вижу, разумный естесь хлоп! Недарма мне и указали найти тебя… Дак слухай, цо я скажу… Живешь ты по-людски. А як схочешь – по-пански будешь жить! Вот, выбирай, цо нравится тебе…
Гость обнажил свой кинжал, положил на стол и рядом бросил увесистый кошель, в котором глухо позвякивали рублевики.
– Што выбрать мне… Вестимо, уж не это! – в руки кинжал и пробуя острие, спокойно на вид проговорил Сусанин. – Востер-то, ровно бритва… Вот, слыхал я, такими ножами на Москве… Когда в осаде
Сусанин жестом окончил свою речь.
Зорко поглядел на мужика гость, не умея сразу разобрать: глумится над ним старик или по простоте говорит, что на ум взбрело? Но тот сидел спокойный, простодушный, потрагивая с любопытством кинжал, который потом придвинул к поляку.
– Пустое люди врут! Як можно вериць! – пробурчал тот. – Ну, выбрал альбо не?..
– Я выбрал! А скажи, пан, какую я услугу вам должен оказать…
– Пустую… самую пустую… Ты вешь, же Владиславу присягу дала вся Московская земля… Слыхал…
– Слыхал… слыхал!.. Давненько уж это было…
– Давно… не давно… а присяга есть в силе же!.. А вот иные сдуру себе царя другого выбирают… У Филарета – мальчик… сын… Так казаки его царем назвали…
– Ужли… его назвали! – сильно прорвалось у старика. Но он сейчас же сдержался и спокойно продолжал: – Уж энти казаки-головорезы! Смутьяны да лихие заводчики смут и раздора!.. Уж лучче бы им и не быть на белом свете!.. Дак што же я?.. Мы от царей далеко!..
– Який он там царь! То еще есть дело впереди! А вот, я знаю, близко он, той Михаил из маткою укрывается… В Залезно-Боровский кляштор они ездили на богомолье… Теперь вернулись в город, в другой ваш… манастер… Так вот, его бы повидать нам хотелось… Напомнить бы ему о присяге Владиславу. Он, може, и сам не схочет зламать той присяги… откажется от трону!..
– Вестимо дело! Присягу как порушить!.. А… кто ж вам поведал, што боярич и с матушкой тута, близко?.. Али свои, из домнинских, из здешних?.. Они тебя и навели на мой двор, а?..
– Не! Я из Москвы узнал и про них… и про тебя… Желаешь получить пенендзы?.. Так подымайся… и в путь! А ежели нет…
– Чево уж!.. Понимаю, пан капитан! Не малолеток я! Слышь, капитан, я провожу вас… Видно, так оно и надо, што ты ко мне попал! Кошель свой спрячь… Да! Спрячь ево и не дивися! Не зря ты мне о присяге напомнил, пан. Присягу, слышь, и я давал… По той присяге… и поведу я вас, друзья!.. А деньги ваши брать за службу не желаю! Короток сказ!..
– Як хцешь! Твое дело! – с довольным видом, пряча кошель, отозвался гость. – Як то у вас мувять: «Блаженному – спасенье, а вольному – воля!» И, кеды мувиц по правде, – не много и обецали всем отрядум, ктуры разосланы, же бы шукаць Михайила тэго… А я первый же разыскал… Хо-хо-хо!..
Он самодовольно рассмеялся.
– Ишь ты!.. Много отрядов вас разослано, сказываешь… Так, слышь, торопиться надо. Ночь да еще метель расходилась… Ишь, воет! Скоро не дойти, гляди… хоша и близко обитель, где старица с царем укрылися… Это ты верно сказывал: из обители Железно-Боровской сюды они направили путь… Думали от недругов укрыться!.. Засели за стенами святыми… Ан и до них вы добралися… Молодцы! Я, слышь, поведу вас не простой, открытою дорогою, где увидать заране могут да упредят в обители, штобы ворота запирали, штоб к обороне изготовилися! – громко, повернув голову в сторону сына, проговорил Сусанин. – Не-ет!
И Сусанин снова стал одеваться в дорогу, подвязал шубу, надел валенки.
– Идем!.. Идем! – тоже кутаясь в свою шубу, довольный, отозвался поляк. – Ты ж есть молодец! И не ждалем того… Мыслил, придется шум поднять… может, и так!..
Он сделал жест, как режут кинжалом.
– А ты хлоп розумный, як я бачу… И юж кеды прибудет наш царь Владислав…
– Ну, уж я тода челом ему ударю!.. Пущай награду пожалует за верную службу за мою! Чай, встретимся мы с ним! – многозначительно проговорил старик. – Да поскорее мне Бог послал бы эту встречу!.. Где буду я, и он бы там предстал, пред троном…
– Цо говоришь?.. – спросил капитан, который в это время налил и осушил еще кубок на дорогу.
– А, так… Дела свои смекаю неважные…
И негромко, быстро обратился старик к сыну, который помогал ему одеваться в путь:
– Слыхал… Уразумел!.. Коня бери, гони в обитель!.. Пусть тамо оберегаются… Не этих… Эти не скоро… слышь, вовеки эти туды не попадут!
– Отец! – подавленно шепнул парень, поняв намерения старика.
– Нишкни! Убью… От Москвы скоро послы будут, слышь… звать на царство… Ты скажи… Ну, буде!.. Остальное сам вернусь – доправлю! – громко заговорил Сусанин, надевая шапку. – Готов я, капитан… Вот, лишь сына… сын хворый у меня тута… С им попрощаюсь…
Неторопливо подошел он к пологу, за которым старуха и дочь стояли, оцепенелые от ужаса. Они тоже почуяли, на что решился старик.
Обняв поочередно жену и дочь, он им шепнул:
– Храни вас Господь! Лихом не поминайте!.. Старуха, ты… Нет, апосля доскажу… не то еще реветь да причитать почнешь не в час!.. Ну, слышь, доченька, покорна перед маткою будь, когда… Да нет, не то… А он… в жару… без памяти, сердешный Ванятка мой! – глядя на больного, проговорил старик. – Он и не чует… и не видит он… И – лучче так!
Склонясь над больным, долгим поцелуем, словно с мертвым, простился с ним отец, и две горячие слезы скатились на пылающую голову парня.
– Ну, вот и готово дело. В путь, пан полковник…
– Какой полковник… Ротмистр я покуда… А за нашу птичку, поди, и капитана дадут, ежели не пулковника… Ха-ха!.. Славный ты хлоп! Ходим!..
Быстро вышли из горницы хозяин и гость…
А мать, дочь и сын – с места не могли двинуться, обессиленные, скованные ужасом и горем.
Глава V
ЗЕМЛЯ ПРИЗВАЛА
(14 марта 1613 года)
13 марта 1613 года, во время вечерни, прибыло в Кострому посольство из Москвы, отправленное от Земского собора просить на царство Михаила Романова.
Во главе стоял архиепископ Рязанский Феодорит и родич названого царя, престарелый боярин Феодор Шереметев. Авраамий Палицын, значительные иноки и другие и белое духовенство, бояре и воеводы входили в это посольство.
Иван Никитич Романов по болезни не поехал. Но Пимен Захарьин был тут и вечером же поехал в Ипатьевский монастырь с несколькими лицами и уговорил старицу Марфу принять на другой день послов.