Во имя славы. Книга первая
Шрифт:
Трувор уже готовил заговорённый нож, чтобы принести данов в жертву, но у Буревоя появилась другая идея:
– Дайте им по щиту и мечу. Кто победит, будет жить и получит свободу.
Волхв согласился. Кровь, пролитая в сражении, богам куда угоднее.
Дражко почувствовал желание самому взяться за оружие – наверняка такой подарок понравился бы им ещё больше. Но перечить отцу не стоило. К тому же, тепло объятий Инги прельщало сильнее холодной стали.
Даны приняли предложение. И принялись рубиться, словно между ними была родовая вражда! Руяне приветствовали их не хуже, чем своих бойцов,
– Как тебя зовут? – В отличие от остальных, волхв сохранял хладнокровие и не притронулся к хмельному. Он склонился над убитым, окунул пальцы в кровоточащую рану.
– Олаф, – ответил дан, осушив рог.
Волхв кивнул, подошёл ближе, начертил на лбу знак, смысл которого понимал только он.
– Как было сказано, ты свободен.
Подхваченный толпой, Олаф мигом окунулся в безумие тризны. Воины вспоминали битву, в которой его взяли в плен, отмечая храбрость и стойкость. А тот, кто непосредственно оглушил дана, даже поднял за бывшего врага здравницу.
Завтра, быть может, Олаф отправится обратно в родные земли, чтобы на следующий год снова сойтись с руянами в сече, но эту ночь они проведут вместе как старые друзья.
Однако не один Трувор сохранял трезвый рассудок. Буревой, Висмар, Ратмир – воеводы с малой дружиной не предавались обжорству и пьянству. Дражко брал с них пример, поэтому даже не пытался соревноваться с Удо в том, кто быстрее осушит чашу, а затем попадёт булыжником в сложенный из камней круг.
Прочие воины могли вдоволь крушить селения в поисках добычи, осушать целые бочки хмельного и забавиться с захваченными рабынями, когда уже некого было убивать. Но Буревой требовал от сыновей сдержанности во всём. Мем иногда напоминал христианских жрецов, как-то прибывших на Руян проповедовать. Правда, они объясняли это грехами, пугали воздаянием Господнем, а отец говорил, что в войске, даже вдали от врага, кто-то должен следить за порядком и безопасностью, иначе может случиться беда. Так, бывало, дружина после славной победы и начнёт праздновать, позабыв об опасности, а к утру их всех перережут, спящих, пьяных, не способных даже меч удержать в руках.
Поэтому Дражко не предавался веселью с остальными. Нет, сейчас он наслаждался обществом Ингигерд. Внутри горело желание, особенно от ответных чувств, проснувшихся у прекрасной данки.
Поэтому Дражко приглядывал на Олафом. Который, казалось, и позабыл о недавней неволе и о том, кто заковал его в кандалы. Даже пытался соревноваться с Большаком в борьбе, да тот едва не снёс голову пудовым кулаком.
– У нас в селе с тумаками забавятся, – виновато объяснился он.
– Да это ж само то! – воскликнул Удо с таким лицом, будто ему раскрыли тайну вселенского счастья.
– Э, не! – Деян благоразумно отошёл подальше.
Как и Олаф, решивший не рисковать только обретённой жизнью.
Чутьё подсказывало, глаз с него спускать не стоит. Что-то в нём категорически не нравилось, настораживало, хотя дан совершенно не обращал внимания на Дражко. Будто бы специально не замечал.
Может, это и вызывало подозрения?
Дражко посильнее прижался к Инги. Та уже засыпала, положив голову ему на плечо и умиротворённо посапывая. Но идиллию нарушил развесёлый крик Удо:
– А ну, воевода, айда к нам! Нечего отсиживаться, пока дружина радеет!
Над раскалёнными углями от погасшего костра готовились перетягивать канат. За один конец взялись мужи Ратмира, а с второй – молодцы Дражко. Многие из соперников приходились друг другу родственниками.
Тут уж выбора не оставалось, потому что и Ратмир встал у самых углей, зазывая младшего брата шутливыми колкостями.
Под шум зрителей они начали игру. Жар кусал пальцы на ногах, мозолистые руки крепко держали канат, но преимущества долго не было ни у одной из сторон, даже несмотря на наличие Удо и Большака в стане Дражко. У Ратмира имелись свои великаны – собственно, брат Удо, верно в шутку именуемый Малом. Матери у них были разные, но оба пошли в отца, который, скалясь, наблюдал за действом неподалёку.
Всё решил случай. Угли, красные от накала, снова разжёг порыв ветра, отчего прямо под канатом вспыхнуло пламя. И скора обе дружины падали на спины, не выпуская разорванные концы под всеобщий смех.
– Эх, братишка, тебе снова улыбнулась удача! – стряхивая со штанов грязь, воскликнул Ратмир.
– Разве ж это удача – подарить ничью?! – парировал Дражко.
А затем повернулся, выискивая глазами Ингигерд и увидел…
Как Олаф спешно отходит от неё, словно вор, напакостив, убегает прочь.
Ладно бы просто пробегал мимо – и пёс с ним. Но на прекрасном личике блеснули слёзы, и это мгновенно разожгло пламя гнева.
Дражко выскочил наперерез. В суматохе никто не обратил внимания, пока он не сбил Олафа с ног и приставил к горлу клинок.
– Спятил, Дражко?! – Деян подоспел первым, ухватился за руку, держащую нож.
Векша секундой позже оттащил дана, пока Удо тянул воеводу назад.
– Не подходи к ней, выродок! – Дражко скалился по-звериному, словно обезумевший, вырывался. Даже Удо пришлось напрячь все свои силы, чтобы не выпустить его.
– Я просто хотел поговорить, ничего срамного! – растерянно оправдывался Олаф
Но ложь кралась в каждом слове, будто змеиный яд – никаких сомнений! И потому Дражко рыл пятками землю в попытках достать дана.
Вокруг собрались люди. Некоторые, слишком пьяные для разбирательств, приняли всё за начало драки, с воодушевлением кинулись в толпу, но быстро были осажены гриднями Буревоя, который и сам уже оказался рядом:
– Оставь его! – прогремел он. – Хватит на сегодня крови.
Немного остыв, Дражко рыкнул на Удо, чтобы тот отпустил. С опаской, но здоровяк послушался.
– Увижу рядом с ней – убью! – пообещал Дражко.
Затем оглянулся – десятки глаз с укоризной смотрели на него. Заслужив свободу, Олаф стал гостем, разделившим хлеб и мёд с руянами. Убивать гостя, к тому же спасённого богами, – не лучший поступок.
Взяв за руку Ингигерд, Дражко ушёл. Удо, Деян, Векша и другие, немного подумав, отправились за ним.
Олаф стряхнул с себя волнение и продолжил веселиться, будто ничего не произошло. Остальные последовали примеру. Снова запели песни, осушались чарки, добрым словом поминали мёртвых.