Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
Скучно.
— Племянник, — зовет Князь, — иди сыграем.
— Не хочется.
А все-таки мир ужасно тесен, тесен до невозможности, до неправдоподобия. Они встретились с Князем на пересылке в Кирове. Андрей едва переступил порог огромной камеры — не камеры, а целого зала — и услышал знакомый голос:
— Привет, Племянник! — Князь сидел на нарах и жрал французскую булку с маслом. — Я же говорю, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком обязательно сойдутся. Железный закон, почти дарвинизм. Даже диамат.
Он получил «довесок» за побег и теперь шел по этапу в другой лагерь.
— А ты? Ты же вроде должен был освободиться…
— Снова сгорел.
— И сколько отвалили?
— Семерик.
— Это больше, чем
На этап они попали вместе. И теперь в одной бригаде и в одном бараке. «Жизнь, — смеется Князь, — продолжается!» Он вообще не унывает никогда. «Ибо, — говорит он, — кому-то всегда хуже, чем тебе. А тебе, следовательно, лучше, чем тому, кому хуже!..»
А сыграть он зовет в шахматы. Он начисто завязал с картами после того, как узнал, что Андрей отмазал его проигрыш у Николы. Он поклялся, что в руки никогда не возьмет карты. Андрей, между прочим, признался в порыве откровенности, что был с Любой.
— Делов куча! — сказал Князь. — Баба, она и есть баба. И больше ничего. С нее взять нечего, кроме того, что… можно. Не с тобой, так с другим бы трахалась. Ей сам Бог велел этим делом заниматься. А иначе откуда народонаселение будет увеличиваться?.. Пусть уж лучше с тобой, чем с каким-нибудь подонком. Ты ведь был в нее влюблен?.. Все нормально, Племяш, не бери в голову, как советовал великому Гоголю Николаю Васильевичу его духовник. К тому же я твой должничок.
По правде говоря, Андрею давно хотелось рассказать Князю, что его заподозрили в том, что он будто бы продал Евангелиста. Но что-то сдерживало его. Или надеялся, что все обойдется. А на душе было неспокойно, и случались дни, когда он не находил себе места, мучился нехорошими предчувствиями. Вернувшись с объекта в барак, заваливался на свои верхние нары и лежал целыми вечерами, уставившись в потолок. Приходили мысли и о побеге. Но бежать было некуда.
— Много будешь думать, скоро состаришься, — не зная причины его хандры, смеялся Князь. — Или мозги засохнут.
— Хрен с ними, пусть сохнут.
— Ветром выдует и по свету разнесет. Они же, когда высохнут, как пыль делаются. Вся пыль на земле — это и есть засохшие мозги бывших человеков. Слезай, сыграем.
— Не хочется.
Тогда Князь начинает играть один. И за белых, и за черных. Шахматы, между прочим, у него знаменитые, уникальные шахматы. Их сотворил один умелец из «политиков» за две пачки папирос. Фигуры вылеплены из хлеба, но совсем как настоящие. Даже морды у коней похожи на живые. Кажется, что вот сейчас кони заржут. Князь уверен, что такие шахматы только у него, и бережет их.
У столбиков проволочного ограждения, куда не ступает ничья нога, сочно зеленеет молодая травка. Она пробивается сквозь утрамбованный грунт, сквозь толстый слой шлака, которым засыпана территория вокруг БУРа (шлак громко шуршит под ногами, далеко, даже на вышках слышно), и оттого, наверное, кажется особенно яркой и нежной на фоне сплошной серости.
Солнце свалило за крышу соседнего, «политического», барака. Теперь оно вернется только завтра, если будет хороший день. В бараке заметно потемнело, хотя время полуденное. Зря все-таки начальничек подарил выходной. На объекте не так тошно…
XXXIII
АНДРЕЮ не так уж и худо живется в этом лагере. Не на лесоповале где-нибудь «в стране Иркутской», не на Колыме, слава Богу. Конечно, земляные работы тоже не сахар, однако не в тайге все же и мошка не жрет. А норму всегда сделают «мужики», так что и дополнительная пайка имеется, и зачеты [66] капают. В БУРе, само собой, потруднее, чем на общей зоне, но и здесь жить можно. Кое-кто получает посылки, и свою долю вместе с Князем получает и Андрей. Князь в авторитете, они вместе кушают, другие блатные — их всего четверо — уважают Андрея, считают в законе. Правда, Князя недолюбливает один из них, Фугас, он поэтому и к Андрею относится с некоторым недоверием, но все блатные знают, что Фугас вообще недолюбливает интеллигентных воров — сам он едва умеет расписаться, а читает по слогам. К тому же еще и заикается сильно.
66
Зачеты — право на снижение срока заключения за перевыполнение норм выработки. День за два, например, и т, д.
Князь убирает шахматы и предлагает попить чайку. Андрей слезает вниз. Насчет чайку он не против. Чаек — дело почти святое, и далеко не каждый зек имеет возможность его попить.
— Алло, дневальный! — зовет Князь.
Тотчас является, тряся седой головой, пожилой мужик:
— Я здесь.
— Сообрази-ка кипяточку, любезный, — велит Князь.
Мужика этого прозвали «ходячим справочным бюро». На воле он был главным бухгалтером, попал под суд за махинации, в которых участия не принимал — начальство подставило. Однако начальство, как и полагается, выкрутилось, всё свалили на него, и он получил пять лет. Виновным он себя не признавал и всем рассказывал, что дело было как раз наоборот, то есть что именно он разоблачил махинаторов, и — наивная душа— был уверен, что случилась просто судебная ошибка, которую обязательно исправят в высших инстанциях. И писал, писал жалобы, писал до тех пор, пока действительно не назначили пересуд. Но вместо ожидаемого освобождения он получил уже не пять, а десять лет. После этого повторного суда у него постоянно трясется голова. А она умная, его голова, и знает он все на свете. Его можно разбудить среди ночи и спросить, например, когда родился Пушкин, сколько прожил Иван Грозный, как звали всех российских царей, — он ответит не задумываясь на любой из этих вопросов. Обращались к нему и за конкретной помощью — написать заявление, жалобу, письмо женщине, чтоб «за душу брало», и он никому не отказывал. Говорят, двоим или троим зекам он помог освободиться, доказать свою невиновность. Вот только себе помочь не смог и уже не надеется на торжество справедливости. Он даже поговорку придумал: «Советская власть всегда права, потому что она — власть». За эту поговорку он и попал, между прочим, в БУР. Спасибо еще «куму», что тот пожалел его и не завел дело. К нему относятся хорошо, по-доброму, а блатные подкармливают. Ему никто не шлет посылок — жена взяла развод, а дети, повзрослев, забыли, должно быть, что у них есть отец. Работник из него никакой — его должны этапировать в другую колонию, а пока он дневалит в бараке.
— Садись, дядя Боря, попей чайку с нами, — пригласил Князь, — С вишневым вареньем!
— Благодарю, молодые люди. Я, с вашего позволения, попозже. Все улягутся, я и побалуюсь.
— Садись, садись, — настаивал Князь, — У нас и сухарик сладенький для тебя найдется. А аппетит приходит во время еды.
— Это в широком смысле, — возразил дядя Боря. — Имеется в виду, что богатый всегда стремится стать и становится, как правило, еще богаче…
— Деньги к деньгам липнут?
— Примерно. Ведь в сущности, молодые люди, поговорка эта о человеческой жадности, ненасытности, а некоторые вульгарные толкователи истолковывают ее слишком узко, специфически, я бы сказал — буквально. Между тем всякая народная мудрость непременно имеет глубинный смысл, скрытое значение. И еще важный момент: истинная народная мудрость всегда с лукавинкой…
— Тебе бы академиком быть, — усмехнулся Князь.
— Вот я и стану здесь академиком. Да, а вареньице и сухарики вы бы поберегли, молодые люди. Мало ли…
— Ну, что за новость, дядя Боря? — насторожился Князь. — Что-нибудь начальничек придумал?
— Придумал, — шепотом сказал дядя Боря. — Всех блатных приказано готовить на этап.
— Куда?
— Точно я не могу сказать. В одно место вашего брата собирают из разных зон.
— Откуда знаешь?
— Каптерщик передал.