Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
Она перестала смеяться. Опять посмотрела на него, как на пустое место, подняла указательный палец и прошептала:
— Тс-с-с… — Долго прислушивалась, затаив дыхание, потом тряхнула головой, и на лице ее появилась блаженная улыбка. — Он совсем рядом, я слышу его… — сказала она радостным голосом.
Андрей догадался, что с матерью случилось что-то очень страшное.
— Ты заболела? — спросил он, дергая ее руку. — Ну скажи что-нибудь, мамочка!
Евгения Сергеевна на мгновение очнулась, взгляд ее сделался почти осмысленным, она повела глазами по сторонам и спросила:
— Кто здесь?.. —
— Это не папа, это я! Ты не узнаешь меня?! — Андрею было до жути страшно, его душили слезы.
— Да, да, я слышу тебя! — радостно воскликнула Евгения Сергеевна. — Иди же сюда, ну же, ну!.. — Она встала и пошла по комнате, шаря вытянутыми руками в пустоте. Андрей от страха забился между печкой и шкафом. — Я прошу тебя, Вася, хватит шутить. Сколько можно, в самом деле!.. Нет, ты все же бессовестный. Вот я сейчас разденусь, ты этого хочешь?.. — Она остановилась посреди комнаты и стала снимать платье.
Андрей выбежал в коридор и громко закричал:
— Анна Францевна! Анна Францевна!..
Она была на кухне, жарила свои обычные утренние оладьи и, услышав дикий крик Андрея, тоже выбежала в коридор.
— Что с тобой, детка?!
— Мама, мама… — повторял Андрей уже почти в истерике, и Анна Францевна поняла, что с Евгенией Сергеевной что-то случилось. По правде говоря, она ожидала этого и боялась за нее, замечая иногда ее отсутствующий, какой-то пустой взгляд, маленькие странности, а накануне поздно вечером слышала, как Евгения Сергеевна куда-то уходила; этот ее поздний уход и скорое возвращение насторожили Анну Францевну.
«Господи, помилуй, — мелькнуло в голове, — неужели она что-то сделала с собой?..»
— М-не с-тра-шно… — стуча зубами и захлебываясь слезами, бормотал Андрей, прижимаясь к Анне Францевне. — Т-там м-ма-ма…
Она отвела его в свою комнату, не сомневаясь почти, что Евгения Сергеевна наложила на себя руки, дала ему попить, погладила, и он немножко успокоился.
— Побудь здесь, — велела она. — Я сейчас, я мигом. — И поспешила в комнату Воронцовых.
Евгения Сергеевна лежала на полу полураздетая, громко всхлипывала, скребла пальцами половик и бормотала что-то бессвязное. У Анны Францевны отлегло от сердца. Слава Богу, самого страшного не случилось. Она присела возле Евгении Сергеевны и попыталась привести ее в чувство, но поняла, что это бесполезно: тут не обыкновенная истерика, а глубокий обморок, а может, и что-то похуже.
Оставив ее, Анна Францевна вернулась к себе. Андрей тихо сидел в кресле и даже не плакал.
— Вот и молодец. Ты посиди еще чуточку один, а я вызову доктора. Мама заболела.
— А что с ней?
— Я не знаю, детка. Приедет доктор и разберется.
В их доме, в соседней парадной, была стоматологическая поликлиника. Анна Францевна объяснила регистраторше, в чем дело, сказала, что с больной остался ребенок, и попросила вызвать «скорую». Подумав, уточнила, что, наверное, нужен психиатр. И бегом вернулась домой.
Евгения Сергеевна сидела на полу. Лицо у нее было какое-то просветленное, даже одухотворенное, обратила внимание Анна Францевна.
Она пела, раскачиваясь в такт мелодии: А он надсмеялся, нахал. И медного гроша не дал За ласки и шутки. Конец проститутки…Голос у Евгении Сергеевны был мягкий, грудной и чистоты необыкновенной. «Какое дивное колоратурное сопрано!» — удивленно подумала Анна Францевна.
— А зал кругом хохочет, А зал кругом гремит. И как эхо раздается: «Рыжий, браво, Рыжий, бис!»— Кто тут?.. — обрывая пение, настороженно спросила Евгения Сергеевна, прислушиваясь, и лицо ее мгновенно преобразилось, глаза потухли, кожа на лбу собралась в морщины.
— Это я, милая. — Анна Францевна подошла к ней, поправила задранную рубашку, положила руку на голову и спросила ласково: —Ну что же с вами такое? Нельзя же так…
— Господи, это ты, Вася?.. — вздрогнула Евгения Сергеевна и поймала руку Анны Францевны. — Вася, Вася!.. Где же ты был так долго, бессовестный?.. Я ждала, а ты все не приходил и не приходил. Нет, ты нисколько не думаешь обо мне, ты эгоист. А теперь мне уже все равно… Ты любишь меня, Вася?.. Почему ты молчишь? Скажи хоть слово!.. Я сойду с ума от твоего упрямства!..
У Анны Францевны выступили слезы. Слушать этот явный бред было невыносимо.
В квартиру позвонили. Она поспешила открыть дверь. Приехал врач. Анна Францевна тут же начала объяснять, что произошло.
— Посмотрим, разберемся, не надо волноваться раньше времени, — сказал врач. — Где больная?
Евгения Сергеевна по-прежнему сидела на полу и гладила пустоту вокруг себя, все повторяя:
— Ах, Вася, Вася…
— М-да, — пробормотал врач, присаживаясь на корточках рядом с нею. Он похлопал Евгению Сергеевну по щекам, вывернул веко, попытался разжать зубы, потом, взяв под мышки, поставил ее на ноги.
— Я хочу домой, — отчетливо, требовательно сказала Евгения Сергеевна. — Я очень устала, Вася. И с меня хватит. Ты меня слышишь?..
— Слышу, слышу, — ответил врач. — Сейчас поедем домой, вы отдохнете, и все пройдет. Давайте ее в машину — махнул он двум санитарам, пришедшим следом.
Санитары подхватили Евгению Сергеевну под руки. Она не сопротивлялась, шла спокойно, послушно. Врач огляделся, пожал плечами и спросил:
— Больная — ваша дочь?
— Нет, соседка, — сказала Анна Францевна, глотая слезы.
— С кем она живет? Кто такой этот Вася?
— Живет с сыном, он сидит у меня в комнате. А Василий — это ее муж.
— Он что, в отъезде? Или они в разводе?
— Скорее, в отъезде, — вздохнула Анна Францевна.
— Что значит «скорее»? Мне нужно знать…
— Его нет, доктор. Он арестован. — Она не знала, — должна ли говорить правду, но предпочла все-таки сказать.
— Но жив?..
— Этого я не знаю. По-моему, и она не знает.
— Сколько мальчику?
— Восьмой год.