Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
— Нашего папу расстреляли?
Она вздрогнула, побледнела и почувствовала, как спазм сдавил горло.
— Да ты что, сынок?! Кто тебе сказал это?..
— Сам услышал.
— Но от кого?
— Какие-то женщины на лестнице разговаривали, а я услышал.
У Евгении Сергеевны чуточку отлегло от сердца. Значит, Андрей все-таки не знает правды.
— Мало ли что люди болтают, — сказала она нарочито спокойным тоном. — А ты не слушай никого и никогда. Наш папа жив, и его обязательно отпустят, как только во всем разберутся.
Но
— Скорее бы разбирались, — с надеждой проговорил Андрей.
С этим он и уснул, а Евгения Сергеевна сидела у стола, плакала тихо и думала о том, что сегодня еще можно отделаться от вопросов сына полуправдой, не объясняя ничего по существу, но что будет завтра, когда он сам начнет понимать происходящее и делать собственные выводы?..
Неожиданно позвонили три раза. Евгения Сергеевна испуганно взглянула на спящего Андрея и пошла открывать дверь. Три звонка, значит, это к ним.
Пришла Катя.
— Что-нибудь случилось, Катюша? Так поздно…
— Случилось, очень даже случилось! — Глаза у Кати горели от возбуждения. — Вы разве ничего не слышали?
— О чем? — насторожилась Евгения Сергеевна, не замечая радости на лице Кати, потому что не привыкла к хорошим известиям.
— Ну, вы прямо совсем тут отстали от жизни. Ежова арестовали, вот!
— Как это — арестовали?.. За что?.. Ты ничего, случайно, не перепутала?..
— Оказался врагом народа, шпионом и агентом, — выпалила Катя.
— Да ты что, Катюша! — Евгения Сергеевна даже руками замахала и попятилась. — Этого быть не может. Ты бы поосторожнее.
— А вот и может, — Катя тряхнула головой. — Нам официально сообщили в партийном комитете. Пока про это еще не всем объявили, но я, как узнала, сразу к вам. Теперь-то всех невиноватых выпустят. И Василия Павловича.
Евгения Сергеевна еле стояла на ногах. У нее не было оснований не верить Кате. Ясно и то, что, раз Ежов оказался врагом, невиновных освободят, ведь это именно он руководил арестами. Но… От Васи было прощальное письмо…
В кухню на голоса вышла Анна Францевна. Едва взглянув на Евгению Сергеевну, она поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее. На ней, что называется, не было лица.
— Да что с вами, милая? — тревожно спросила она.
— Нет, нет, ничего… — пробормотала Евгения Сергеевна. — Вот Катюша пришла, рассказывает… Ах, Боже, Боже мой!.. Я присяду, пожалуй. — Она села на табуретку. — Катя, ты расскажи Анне Францевне сама, ей можно…
Катя взахлеб, с удовольствием повторила всё.
— Так радоваться же надо, милая вы моя! — сказала Анна Францевна, положив руку на голову Евгении Сергеевны. — Бог даст, теперь и ваш муж выйдет на свободу.
— Нет, — прошептала Евгения Сергеевна. — Он никогда не выйдет.
— Но почему вы так решили?
— Письмо… Было письмо… Тогда было… Он попрощался с нами…
— Ой! — вскрикнула Катя.
— Подождите, — проговорила Анна Францевна. — Это было официальное письмо, вы получили его через НКВД?
— Нет, мне принесли тайно. В тот вечер…
— Но это же меняет дело, милая! Возможно, ваш муж решил… Вы понимаете, там особая обстановка, люди теряют всякую надежду и, бывает, сами себе выносят приговор. Мой муж во время свидания — это когда его арестовали в первый раз, — сказал мне с полной уверенностью, что мы больше не увидимся, а его через несколько дней выпустили! Но даже после вынесения официального приговора проходит много времени. Пока приговор обжалуют, пока жалобу проверят…
— Вы думаете? — Евгения Сергеевна посмотрела на Анну Францевну с надеждой.
— Я знаю, милая. Всегда и везде так было.
— Но почему мне не говорят, где он и что с ним?
— Вот потому и не говорят, что он сидит в тюрьме. А если бы случилось то, что вы взяли себе в голову, вам немедленно сообщили бы об этом. Не сомневайтесь.
— И верно! — подхватила Катя.
— Увы, так уж принято, а у нас в России в особенности: сообщать дурные вести и не сообщать вестей хороших, — сказала Анна Францевна.
— Вы прямо обнадежили меня. Я уже ни на что не надеялась.
— Напрасно. Совсем напрасно. Как же можно жить без надежды? Люди в основном только и живут надеждами. На счастье, которое наступит завтра, вообще на лучшее будущее. Подумайте-ка. И загробную жизнь придумали, чтобы до смертного одра сохранять надежду. Здесь, на этом свете, было плохо — там будет хорошо. А вот когда человек расстается со всякими надеждами… — Анна Францевна покачала головой. — А у вас все будет хорошо, не берите лишнего в голову.
— Если бы. — Евгении Сергеевне хотелось, да еще как хотелось, верить Анне Францевне, однако она боялась верить, потому что уже как бы смирилась с неизбежным, как бы сжилась с этой мыслью, а если потом рухнет новая надежда… Дважды узнать, что муж расстрелян, — этого не пережить.
— Вы сейчас в том состоянии, когда не можете рассуждать здраво и взвешенно, — сказала Анна Францевна. — Надо прийти в себя, обдумать все, и тогда вы поймете, что преждевременно, без достаточных оснований внушили себе… Ступайте-ка вы спать, утро вечера мудренее. А вы, — обратилась она к Кате, мигая ей, — заночуете здесь? Я могу постелить у себя.
Катя, умница, поняла все.
— Ничего, мы поместимся, — ответила она. — Я же ночевала раньше.
— Ну и прекрасно. Я дам вам плед.
— Ты остаешься, Катюша? — спросила Евгения Сергеевна.
— Ага, если вы разрешите. Когда я еще доберусь до общежития, а от вас и на работу ближе. Вместе и пойдем утром.
— Конечно, оставайся. И мне спокойнее будет. Сейчас чай поставим. Да, Катюша, вам вполне официально сообщили насчет Ежова?
— Специально собирали актив. Был представитель райкома.