Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
— Объясняли, только не так.
— Вот именно что не так. Ты знаешь, отчего все несчастья и беды России? Оттого, что народ не знает ни своей культуры, ни своей истории, ни самого себя, — Князь ходил взад-вперед по тесной комнатке. — Мы все думаем, что история началась со дня нашего рождения. Хрен!.. Русский человек не осознал себя как нацию, как великую нацию, и потому живет сегодняшним днем. В лучшем случае — завтрашним. Да и то в светлых мечтах, которые ему навязали. А он расплачивается и всегда расплачивался за эти мечты живой кровью. Отняли у народа прошлое, его историю, зачеркнули, к чертовой матери, как будто там, сзади, была только чернуха. А это… Это все равно что у дерева корни обрубить. Вот стоит гигантский дуб, столетия стоит, вроде живой еще, а на самом деле уже мертвец… Но ты никогда и никому не верь, что русский человек ленив
— А кто сделал?
— Желающих превратить Россию в скопище рабов всегда было много, — поморщился Князь. — Чтобы задавить ее. Она как бельмо у всяких там… Ладно, продолжим эту дискуссию в другой раз. Сейчас тебе этого не понять. Погоди, кончится война, вернемся мы с тобой в Питер, и я определю тебя в университет. Будешь юристом. Или философом. Хочешь?
— Мне сначала школу надо кончить.
— Школу мы с тобой закончим экстерном. Путем самостоятельного проникновения в глубины знания. И, кстати, запомни, что самая лучшая школа, — тут Князь поднял указательный палец, — жизнь! Со всеми ее изгибами и парадоксами. И лучший учитель — тоже жизнь. А я помогу тебе пройти курс обучения. Хочешь, чтобы я взялся за твое воспитание и образование? — Он прищурившись смотрел на Андрея.
— Да, — кивнул Андрей.
— Быть посему.
Князь довольно тонко, умело занимался воспитанием, исподволь внушая Андрею мысль о том, что у него нет иного выхода, как только держаться за него, за Князя. Не лучший, возможно, выход — да, как бы сомневаясь, говорил он, но другого просто-напросто нет…
— Твоего отца сделали врагом народа, хотя он, не сомневаюсь, заботился именно о благе народа. А вас с матерью… Ты запомни на всю жизнь, что в твоей судьбе и в судьбе матери не было ничего случайного, так было и задумано сволочами…
— Мама была больная. — Андрею не хотелось верить всему, что говорил Князь. Страшно было поверить, потому что тогда — это он уже сознавал — у него отнимали будущее, завтрашний день.
— Она не была больная, а стала больной, — возражал Князь. — А это, как говорят в жидовском городе Одессе, две большие разницы. Все было устроено таким образом, а потому и предрешено. У твоей матери было два выхода: либо служить им, либо… Ее загнали в угол, или я ни хрена не понимаю в жизни. А ты был свидетелем, лишней пешкой в и х игре, которая называется борьбой за власть. Вот тебя и выбросили за борт.
Нельзя сказать, что Андрей безоговорочно принимал объяснения Князя. Слишком уж сложная, на его взгляд, получалась игра. И выходило, что в этой игре ему вроде бы отводилась не последняя роль. Однако не мог он и не признать, что аргументы Князя похожи на правду.
— Рано или поздно, — капал на его голову Князь, — каждый ребенок, если повезет, становится взрослым и начинает задумываться об окружающем мире и о своем месте в нем, И они это понимают. А задумавшись, человек может проникнуть в тайну, что для них является опасностью. Выброшенный же за борт, даже если ему и очень крупно повезет и он выплывет, не полезет на рога — у него тоже будет рыльце в пуху. Кто-то из великих французов — по-моему, Сен-Жюст — высказал гениальную по своей подлости и простоте, мысль: врагов не ищут, их уничтожают. Либо — ты, либо — тебя. Третьего, племяш, не дано! Это и есть твой выбор. Хочешь — садись на горшок, хочешь — рядом. Впрочем, есть еще один вариант… Смерть во имя совести. Но тебе рано становиться мучеником совести, святым. Ты не дорос даже до Александра Невского, который, я думаю, был самым молодым святым. Ты обязан жить и мстить за своих мучеников родителей…
Не многое понимал Андрей из того, что говорил ему Князь, но то, что все-таки понимал, слишком уж походило на правду. Во всяком случае, не противоречило фактам… Он и не подозревал, с кем на самом деле свела его судьба.
А был Князь не просто вор, то есть вор не по случайному стечению жизненных обстоятельств, не по нужде, а был он вор по призванию — «идейный» вор. Он действительно происходил из княжеского (отсюда и фамилия, которую он придумал себе), хотя и захудалого рода. А родился — перст судьбы! — в ту самую ночь, когда свершилась Октябрьская революция. Все предки его, сколько он знал, были военными, в том числе и отец, который погиб в гражданскую войну. Мать, как могла, тянула единственного сына, но как-то к месту и не к месту и слишком навязчиво вспоминала о прошлом, вздыхая, рассказывала, что прежде вся квартира — огромная, из восьми комнат — принадлежала им, а теперь вот они вынуждены ютиться в крохотной прикухонной келье, где раньше жила их кухарка. Все это наслаивалось в сознании, копилось, а когда мать тихо умерла и самого Князя исключили с третьего курса университета (шел тридцать седьмой год), он понял, что это — крах. Правда, у него-то был все же выбор, как у его сверстников из обычных семей, и он попробовал работать на заводе, однако такая жизнь ему не пришлась по вкусу. В нем бурлила кровь предков, для которых игра со смертью, не говоря уже о других играх, была естественным состоянием, а озлобленность против власти, внушенная матерью ненависть к ней подогревала в нем авантюристические наклонности. Да и не мог он, потомок аристократов, жить в мире с теми, кто — наоборот — попал из грязи в князи…
И он стал вором. Просто захотел и стал.
Он был при этом волком-одиночкой и Немножко артистом, вором, что называется, «широкого профиля», однако известен был в основном как профессиональный Поездной вор. Он разработал собственную систему, которая сводила риск до минимума, но при этом удовлетворяла его артистические амбиции.
Князь покупал билет до станции, куда поезд прибывал ночью, с таким расчетом, чтобы тотчас с этой станции уехать либо в обратном направлении, либо в сторону. (Правда, со временем на «перевалочных» станциях у него появились знакомые скупщики краденого, и он иногда задерживался, как это и случилось в Южноуральске, где он нашел Андрея.) Чтобы проводник не пришел будить и не потревожил попутчиков, соседей по купе (Князь ездил либо в мягких вагонах, либо, на худой конец, в купейных), он заранее выходил в коридор. При необходимости, но редко, пользовался Князь и снотворным, угощая «клиентов» вином. Обычно же, выбрав «клиента» и улучив момент, он просто перекладывал чужие вещи — небольшие чемоданы, сумки, портфели, саквояжи — в свой большой чемодан и спокойно выходил из вагона. Проводники, умеющие все замечать, видели, что он выходит с тем же чемоданом, с которым садился в поезд, и ничего не подозревали. Надо сказать, что эта система была действительно почти идеальной, хотя и далеко не всегда достаточно прибыльной, потому что приходилось тратиться на дорогие билеты, на угощение попутчиков, но Князю вполне хватало на безбедную, «красивую» жизнь. Зато — путешествия по стране и полная свобода.
Сгорел [22] он всего только раз.
Он вышел на маленькой станции и, как всегда, среди ночи. К несчастью, на этой же станции вышел еще пассажир, из соседнего купе. Сам по себе такой случай не представлял бы опасности, будь это обычная станция. Ну, вышли вместе. Ну, распрощались и разошлись каждый в свою сторону. Однако это была не обычная станция и не было здесь ничего, кроме крохотного вокзала, перед которым одиноко торчал столб с фонарем. Поезд, едва притормозив, ушел, и Князь с попутчиком остались вдвоем. Встречный должен был прибыть через двадцать минут, и нужно было еще купить билет.
22
Сгореть — быть пойманным с поличным.
— Вы тоже к нам? — спросил попутчик, внимательно оглядывая Князя. — Ехали вместе, а не знали.
— Да как вам сказать… — замялся Князь, понимая, что попал в неловкое положение.
— А здесь больше некуда, как только к нам. Вы ведь на почтовый ящик двести шесть?
Тут уж Князь понял, что не просто попал в неловкое положение, а влип. Сказать, что да, тоже приехал на этот чертов почтовый ящик, нельзя. Тогда пришлось бы добираться вместе. А если не туда, то куда? Вокруг была тайга.
— Понимаю, понимаю, — улыбнулся попутчик. — Первый раз, наверно?
— Первый, — ответил Князь, подумав, что и последний.
— За вами приедут?
— По идее… Но я еще должен дождаться товарища, который приедет из Новосибирска, он в курсе, — нашелся Князь. — Пойду взгляну, когда придет поезд, — Ему во что бы то ни стало нужно было освободиться от разговорчивого попутчика и купить билет.
— Через двадцать минут после нашего, — сказал попутчик. — Поэтому, значит, и машины еще нет. Решили, видимо, послать сразу и за вами, и за мной. Подождем.