Во власти Дубовой короны
Шрифт:
– И что она поставила? – насторожилась Таня.
– «Универ». А еще «Кризис нежного возраста». Я не все серии посмотрела, но кое-что мне понятно.
– Будем надеяться, – кивнула ничуть не успокоенная Таня.
И подпрыгнула от звонка в дверь.
– Я открою, – решила Людмила Владимировна.
Таня вздохнула.
Звонок повторился, но уже более длинный. Словно тот, кто звонил, уходить не собирался. И ждать тоже.
– Не надо, бусь. Опять переживать будешь.
– И ты.
Звонок выдал вовсе уж неприлично
Стоящее на пороге человекообразное можно было отнести к женщинам лишь по наличию груди. Все остальное – оплывшая фигура, лохмотья, нечесаные сальные волосы, испитое лицо и даже фонарь под глазом могли принадлежать кому угодно.
– Ды-оченька! – протянуло существо. И зачесалось где-то в подмышке.
Гном рыкнул и чуточку попятился.
Дом он защищать будет. Но пока оно на площадке – можно не кусать, а? И на вкус оно гадкое, и блох подцепишь еще… он-то пес чистоплотный!
– Я тебе сколько раз говорила сюда не ходить? – Таня даже не орала. Бесполезно.
– Это… мне ж здоровье поправить надо.
– Денег нет. На водку не дам.
– Родной-то матери!
Дальнейший сценарий Таня знала до запятой.
Сначала нытье.
Потом крики.
Потом стук в дверь и скандал.
Вызов участкового.
И вишенкой на торте – всю ночь рядом с бабушкой, которой обязательно станет плохо после доченькиного визита.
Можно просто дать денег? А если их тупо нет? И потом, получив их один раз, она начнет ходить постоянно. Лучше уж перетерпеть немного… это нечасто бывает. Раз, может, два в месяц.
В этот раз сценарий чуточку изменился. В прихожую вышла Салея. Постояла пять минут, послышала нытье на тему «дайте на водочку, потом на селедочку, а потом и переночевать пустите, и лучше не одну, а то мужика ж привести некуда…» и решительно вмешалась в происходящее.
Люди забывают, что власть над Лесом – это и власть над деревом. А полы-то в коридоре как раз деревянные…
Салея только рукой повела.
– Ой, – сказала алкоголичка, увязая в полу ногами.
Доски внезапно стали напоминать по консистенции тесто, и она погрузилась в них почти по щиколотку. А потом они снова отвердели.
Женщина дернулась, рухнула, чудом ничего себе не сломав, и от ужаса даже слегка протрезвела.
Не сильно. Но внятно говорить смогла и соображать тоже.
– Доча… это че? А? Че это такое?
Слова были обильно пересыпаны матерщиной. Таня развела руками.
– Не знаю. Я этого не делала, наверное, ты сама как-то… Сейчас участкового вызовем, если глубже не провалишься.
Алкоголичка почувствовала, как пол под ее руками снова размягчается, но пока не сильно.
– Ой, мама…
– Я могу ее полностью замуровать. Сделать?
Голос у Леи был такой спокойный, что все поняли – может. И замуровать, и забыть, и ходить по этому полу долго и счастливо. Непутевая мамаша протрезвела еще сильнее и тихонько
– Нееее нааааадооооооо…
Таня посмотрела на женщину, которая когда-то дала ей жизнь. Вздохнула.
– Лея, отпусти ее. Пожалуйста.
– Точно? – И сколько сомнения в голосе.
– Точно. Она все поняла, правда? И деньги на водку будет искать в другом месте.
Женщина закивала.
Таня опять потерла глаза. Почему вокруг ее матери зеленовато-бурая тень? То есть… аура?
Ладно, это она потом у Леи спросит. А пока…
Пока полы словно выпихнули из себя алкоголичку. Создалось ощущение, что брезгливо сплюнули, – и вот она уже стоит на четвереньках.
– Пять минут – и мы тебя не видим, – зло сказала Таня.
Хватило и двух. Только топот ног на лестнице затих.
– Спасибо, Лея. Пойдем, я тебе все расскажу. И бабушку успокоим, ладно?
– Ладно…
Успокаивать бабушку не стоило. Она сидела в кресле и начесывала по очереди распластавшихся на ней кошек.
– Бусь? – спросила Таня.
– Все в порядке, – улыбнулась Людмила Владимировна. – Она ушла?
– Да.
– Вот и хорошо…
Лея молча ждала.
– Бусь, я расскажу Лее, ладно?
– Да, конечно.
Таня улыбнулась.
– Вот так как-то. Понимаешь, это действительно моя мать. Только она… как бы это повежливее, она всегда была такой. Ей хотелось жить покрасивее, повеселее, полегче. Меня она родила, чтобы личную жизнь устроить, а муж ее раскусил и удрал. Развелся, кое-какое имущество ей оставил… ну и меня тоже. Мать мной почти не занималась, лет до восьми.
– Потом я приехала, – вздохнула Людмила Владимировна. – У нас же работа такая… куда пошлют, туда и идешь. Была вообще на Севере, стаж наработала, там надо меньше отработать, но я об этом тогда не думала. Сейчас геологам сложно работу найти, идем туда, где платят. Вышла на пенсию и вернулась в родной город. А тут конец света…
– Ну да. Я как Маугли была… в общем, ничего не знала, не умела и не хотела. У матери что ни день, то гулянки, новые дядьки. Я одна дома лет с трех ночевала, может, и раньше, мужиков мать тоже водила, особо не стеснялась… мне бы в школу, а кто меня туда отведет? Мать и не помнила, сколько мне лет-то! Только фыркала, что у молодой женщины не может быть восьмилетней дочери… ну и говорила всем, что мне пять. И сама, кажется, верила.
– Я приехала, – бабушка Мила потерла лоб. Ей нелегко давались те воспоминания. – Вижу, у дочери жуть кошмарная, каждый день пьянки-гулянки, мужики разные, ребенком она не занимается… я тут, конечно, сорвалась. Танюшку забрала, документы мы все официально оформили, тогда у меня сил побольше было, чем сейчас, да и друзья помогли. Эту мою квартиру дочь сдавала, я жильцов выставила, все в порядок привела, и стали жить потихоньку. С Танюшкой я занялась, она в школу пошла, жизнь наладилась…
– А…