Во власти наслаждения
Шрифт:
— Вы — близнец? — повторила она, пораженная его словами.
— Да, — подтвердил Алекс, радуясь тому, что наконец разобрался в ситуации: девушка не была помешанной; просто она имела в виду Патрика. — Даже наша матушка не всегда могла различить нас.
Шарлотта смотрела на него. Она точно знала, кто он — то есть она не знала, кто он такой, но знала, что он — тот самый. Она узнала ямочку на правой щеке и форму губ. Но казалось, он не притворялся: он в самом деле не помнил о той встрече. Слишком мало значила для него чья-то там невинность.
Она замедлила
— Очень благодарна вам, что помогли мне подняться, сэр, — тихо произнесла она. — Приношу свои извинения за то, что сбила вас с ног. — Не ожидая ответа, она повернулась и опрометью бросилась вверх по лестнице.
Алекс потерял дар речи. Только что она стояла здесь, и вот ее уже нет. Он посмотрел ей вслед. Кто она?
Вдруг у него над ухом прозвучал обеспокоенный голос; обернувшись, Алекс увидел Брэддона.
— Что скажешь? — спросил Брэддон. — Разве она не великолепна?
— О да, — согласился Алекс, за долю секунды оценив ситуацию. — Я собираюсь жениться на ней. Как, говоришь, ее зовут?
Глава 5
Алекс крепко спал; сбившиеся полотняные простыни обнажали его мускулистую грудь, покрытую темным загаром. Он лежал совершенно неподвижно, заложив руки за голову, — одна из немногих привычек, отличавших его от брата-близнеца Патрика. Патрик спал, раскинув руки по простыне, всю ночь напролет беспокойно ворочался. Из-за такого беспокойного сна Патрик, когда был маленьким, часто оказывался на полу, где и продолжал спать дальше. А Алекс, когда был ребенком, спал так крепко, что его матери приходилось на цыпочках подходить и дотрагиваться до него, чтобы убедиться в том, что он еще дышит.
Когда Алекс проснулся, было уже около восьми часов. Из-за занавесей косо падали яркие лучи солнца. Он снова лег и, закрыв глаза, вспоминал предыдущую ночь.
Вскоре после его встречи с дочерью герцога Калверстилла они с Брэддоном отправились в игорное заведение. Когда Шарлотта возвратилась из дамской гостиной, ее окружила толпа смеющихся и негодующих кавалеров, которым она обещала танец. Минуту-другую Алекс наблюдал, как она отмахивается от их умоляющих жестов. «Мой Бог, — подумал он, — она по-настоящему красива».
Шарлотта раскраснелась. Она сразу же почувствовала его присутствие. Она знала: он наблюдает, и ей становилось жарко, и она дрожала от возбуждения. Даже сейчас она чувствовала прикосновение его руки, когда он растирал ей ушибленную поясницу. В тот момент, может, и не обратила внимания на это, но сейчас чувствовала, как горит ее кожа. Мысли о его прикосновении вызвали целый поток воспоминаний. Ее переполняло желание снова почувствовать его руки — так, как это было три года назад. Но какое унижение! Он просто забыл эту встречу, даже не заметил, кто в ту ночь был в его объятиях! Разрываемая гневом и желанием, она едва могла думать о чем-либо, хотя ни один из окружавших ее мужчин не заподозрил ее в отсутствии к нему внимания.
Неожиданно Алекс показался себе неуклюжим юнцом, стоящим у стены и с вожделением следящим за первой красавицей лондонского общества. Он с отвращением выпрямился и повернулся. Он знал, где живет герцог Калверстилл; незачем утруждать себя состязанием с роем мошек, вьющихся вокруг его дочери. Алекс вытащил из-за карточного стола Брэддона и вызвал свою карету.
К концу вечера, проведенного у Брукса, Алекс оказался на целых семьсот фунтов богаче.
В три часа ночи в комнате, которую Брукс именовал бархатной, догорали свечи. Темно-зеленые бархатные драпировки, закрывавшие стены, предназначались для того, чтобы день здесь не отличался от ночи и игроки чувствовали себя в некоем вневременном пространстве. Алексу игра скоро наскучила.
Он оглядел комнату. Ее заполняли аристократы, удобно расположившиеся в креслах, расставленных вокруг игорных столов. Из всех присутствующих лишь один только слуга, менявший свечи в настенных подсвечниках, выглядел таким же свежим, как и в пять вечера, когда открылись двери заведения. Игроки ослабили сложные узлы своих галстуков или совсем сорвали их в порыве отчаяния. Растрепанные, измученные, они лихорадочно бросали кости или сжимали в руках карты.
— Ну что же, милорд, — раздался с другого конца стола голос с ярко выраженным акцентом, — сегодня вы играли великолепно.
Алекс повернул голову и спокойно встретил взгляд Люсьена Боша, французского маркиза, живущего в Англии. Бош играл с безрассудным азартом и проигрался.
Бош наклонился вперед, опершись ладонями о зеленое сукно ломберного стола.
— Вам очень… везет, — с сарказмом произнес он.
Алекс пристально посмотрел на него: ломбер — игра, основанная на умении, а не на удаче.
— Я верю, месье, — ровным голосом ответил Алекс, — что вы ничего не подразумеваете под своим замечанием. Я мог бы охотно допустить, что мой выигрыш — результат… везения.
Последовала короткая пауза. Глаза Боша вспыхнули гневом; он был так рассержен, что едва мог дышать. Он скривил губы.
— Милорд, — наконец смог ответить он, — я готов в любое время поставить свое везение в картах против вашего… в любви.
В комнате повисла тишина. Игроки за тремя из четырех столов замолчали, напряженно прислушиваясь. Все знали, что сыновей покойного графа Шеффилда и Даунза выслали из Англии из-за пристрастия разрешать все споры кулаками. Александр, кажется, повзрослел, но какой мужчина оставит без ответа подобное оскорбление?
Сердце Алекса билось спокойно. Он наклонился вперед — оба мужчины оказались стоящими лицом к лицу, разделенные лишь небольшим пространством. Алекс улыбнулся.
— Может быть, месье, — тихо произнес он, — вы завидуете моему успеху у женщин и потому рискуете своей жизнью?
Люсьен ответил ему только взглядом. Он чувствовал себя ужасно: он уже совершил непоправимую ошибку. Охваченный азартом, в пылу игры он поставил на кон драгоценность, которую всегда хранил у своего сердца, — кольцо, подаренное ему женой в день их свадьбы.