Во власти ночи
Шрифт:
Затем пришел главный бухгалтер и взмахом руки отмел все ее возражения;
— Он сам меня вызвал.
Бухгалтер просидел у молодого хозяина до обеда, и секретарша знала, что заняты они отнюдь не счетами фирмы. Как только это долгое совещание кончилось, бухгалтер сел в машину и отправился в поездку по сельским местностям Наталя: впрочем, о его точном маршруте никто не имел ни малейшего представления.
Затем, как бы случайно, стали заглядывать служащие, чтобы поговорить несколько минут с Джо Нандой.
К концу рабочего дня приехал адвокат африканец. С ним был еще один его сородич: высокий,
Через несколько минут после ухода африканцев Джо Нанда оставил свой кабинет.
Пока Джо Нанда говорил, Давуд Нанкху беспокойно шагал взад и вперед по комнате. Вынужденное сидение взаперти плохо сказывалось на его нервах: он был в каком-то взвинченном состоянии. Зато Нкози сидел спокойный и невозмутимый, как будто в их положении не было ровно ничего необычного. Комната, где они прятались, была большая, просторная и очень комфортабельно, почти с роскошью, обставленная. Находилась она на верхнем этаже особняка Старого Нанды, на территории, отведенной для белых. Джо Нанда стоял, прислонясь спиной к стене, возле двери и рассказывал о свидании с человеком по имени Симон, об аресте председателя Центрального Совета подпольной организации и о том, что на следующую ночь по всей стране намечены диверсионные акты.
— Итак, мы должны действовать на свой страх и риск, — констатировал Нанкху, нервным движением запуская пальцы в волосы.
— А этот африканский лидер, с которым вы сегодня встречались… — поинтересовался Нкози. — Что вы о нем думаете? Что он за человек?
— Решительный и находчивый, — ответил Джо. — Он произвел на меня хорошее впечатление.
— Тогда почему бы не заручиться его помощью? — предложил Нкози. — Погодите… А не разделиться ли нам с Давудом? Вы проводите его до границы Протектората или до какою-нибудь пограничного пункта. Там мы с ним встретимся и попытаемся вместе перейти через границу. Очевидно, мне легче будет проделать этот путь в сопровождении африканцев, а Давуду — в сопровождении индийцев.
— Мне нравится эта мысль, — поспешил поддержать его Нанкху.
— И мне тоже, — сказал Джо. — Но тут есть две трудности. Может быть, нам и удастся как-нибудь доставить Давуда к самой границе, но вам, мой друг, не отъехать и десяти миль от Дурбана. Даже если мы сумеем доставить вас обоих к месту назначения, граница наглухо закрыта, она чуть ли не через каждый ярд утыкана пограничниками. Попытка перейти сейчас границу не просто рискованная, а самоубийственная затея. Нет, друзья, как ни соблазнительна эта мысль, она, к сожалению, неосуществима. Я уже не говорю о том, что Симон рекомендовал мне не впутывать в это дело африканскую секцию.
— А может, достать где-нибудь мощную моторную лодку? — сказал Нанкху.
— Я уже думал об этом, — отозвался Джо. — Но прежде чем вы доберетесь до Бейры, вас непременно обнаружит морской или воздушный патруль.
— Надо рискнуть, — проговорил Нкози.
— Согласен. Но ведь рисковать и идти на заведомое самоубийство — вещи совершенно разные. Не забывайте: тут затронуты гораздо более важные интересы, чем интересы вашей личной безопасности. Говоря прямо, ваш арест нанесет неизмеримо больший вред нашему движению, чем арест Давуда.
— Я знаю, — негромко вымолвил Нкози. Он встал и дважды прошелся взад и вперед по комнате, затем остановился и поглядел сперва на Давуда Нанкху, а потом на Джо Нанду. — Послушайте, друзья. Я не смельчак. Напротив, я человек впечатлительный и быстро поддаюсь панике. Поэтому мне нелегко предлагать то, что я вынужден предлагать вопреки своим желаниям. Но если мы окажемся в безвыходном положении, вы можете поступить так, чтобы я исчез… Нет, Давуд… Не исключай этой возможности… В таком случае, пожалуйста, не говорите мне ни слова: постарайтесь только, чтобы это было быстро и безболезненно. Но я все-таки не теряю надежды…
Нанкху обхватил голову руками. Перед ним стояло лицо Ди. Ведь она любит этого человека! — вспомнил он.
— Мы боремся во имя жизни! — сказал Джо резко, сердито, как бы не желая признесать ужасный смысл, который таился в словах Нкози.
Нанкху приподнял голову и подумал: но даже борясь во имя жизни, мы можем погибнуть, так и не узнав, принесет наша смерть какую-нибудь пользу или нет; все, что нам дано, — это быстро гаснущая вспышка сознания, которую мы зовем жизнью.
Послышался стук в дверь.
— Кто там? — выкрикнул Джо.
— Это я, — донесся слабый голос Старика Нанды.
Молодой Нанда вышел наружу, плотно затворив за собой дверь. Немного погодя он вошел и придержал дверь, пропуская старого Нанду.
— Отец хочет познакомиться с вами, — сказал он, обращаясь к Нкози.
— Надеюсь, вы не возражаете? — спросил Старик Нанда, впиваясь взором в африканца. Неужели этот коротышка — тот самый, из-за кого подняли такой переполох? Тот самый, кого называют неуловимым и бессмертным? А по мне, ничего особенного. Как две капли воды похож на любого другого африканца. Но, видно, в нем все же есть что-то, раз он так напугал белых. Ну, уж если они его поймают — зададут же они ему. Но тогда и мне не поздоровится — у моего сына гости, а я с ними незнаком… Вы понимаете?
— Я уже объяснил тебе, отец.
— Да, — сказал старик, — но все-таки…
— Вы правы. — Нкози поднялся и протянул руку.
Помедлив какое-то мгновение, Старик пожал эту небольшую черную руку. Затем он повернулся к Нанкху:
— А, это вы, доктор? Кто же теперь заботится о вашей сестре и пациентах?
— Отец! — вскричал Джо.
— Как вам это нравится? — апеллировал Старик к Нкози. — Мой сын подвергает опасности всю нашу семью и еще возмущается! Я кажется, не успел вам сказать, что не разделяю ваших общих взглядов.
— Извините, — сказал Нкози. — Я предпочел бы, чтобы все было иначе.
— Тут я с вами совершенно согласен… Но объясните мне, пожалуйста, как вы собираетесь сбросить это правительство, которое забрало всю власть в свои руки?
— Ваш вопрос не по адресу, отец. Спросите меня.
— Я уже спрашивал тебя, Джо, помнишь? Ты ответил, что на это требуется время, а до тех пор много людей — и среди них мой собственный сын — могут погибнуть. Теперь я задаю тот же вопрос ему: ведь он, говорят, неуловим и бессмертен. Почему мой народ, мой сын и доктор должны умирать за вас и ваш народ?