Во власти женщины
Шрифт:
64)
Марианна наполнила мой бокал, и я подсел к Рюнару. Он поведал мне о своих горестях. Каждый раз, когда ему в голову приходит что-то неожиданное, о чем он никогда раньше не думал, что-то совершенно новое, способное изменить все вокруг, то скоро обнаруживается, что все это уже кем-то описано, обозначено термином, на эту тему уже защищен ряд докторских диссертаций, за которые авторами получены ученые степени. Какая обида, сказал я. Да, ужасно обидно. Похоже, ничего нового больше не придумаешь. Рюнар считал, что это касается абсолютно всего: истории религии (если уж взять его специальность), да и вообще всей науки, а также литературы, живописи, скульптуры. И еще он считал весьма опасным, что у нашего времени нет своих эстетических принципов, которые объединяли бы всех людей. Науку и искусство так заполонила всякая чепуха, что от них ничего не осталось. Мы тщетно пытаемся открыть что-то новое, что могло бы адекватно выразить нашу эпоху, вместо того, чтобы
Подумай, если бы мы только могли начать все сначала! (Я не понял, что именно он имеет в виду.) О, он имеет в виду, что люди должны договориться и уничтожить все достижения, все открытия, все философские теории, сжечь все технические труды (а с ними заодно и всю прочую литературу), покончить со всем этим раз и навсегда и начать с нуля. Вот было бы здорово! Я спросил его, не думает ли он, что пора вернуться к обществу.
65)
Гости начали хмелеть, и я высказал Марианне свои опасения. Она ответила, что просто всем весело и лучше бы я тоже расслабился. Халфред предложил всей компанией завалиться в ночной клуб и спеть там под караоке. А это прилично для дамы моего возраста? — спросила Рут. Господи, а что тут такого! Халфред уже бывал там, и он процитировал брошюру, в которой было написано, что в клубе имеются тысячи песен (на любой вкус) и что даже фальцет будет звучать там как голос Фрэнка Синатры. Я выпил еще пунша и почувствовал, что скоро созрею до того, что буду готов участвовать в чем угодно. Гленн подошел ко мне и сказал, что Марианна очень славная девчонка (так что держись ее, приятель). Рюнар поблагодарил за вечер и собрался уходить. Были рады тебя видеть, сказали мы.
Я нечаянно услыхал, как Бент спрашивал у Нидар-Бергене, не торгует ли она в отделе нижнего белья у «Хеннес и Мауриц», а Рут вдруг заметила кремовый комод и пришла в восхищение от его цвета (но вы не находите, что он немножечко маловат?).
66)
Нидар-Бергене потребовала, чтобы я немедленно испытал на себе горный хрусталь. Мне следовало лечь на пол, положить камень себе на лоб и ни о чем не думать. Я спросил, не лучше ли дождаться более спокойной обстановки, но оказалось, это не обязательно (обстановка роли не играет, сказала она). Ты что-нибудь чувствуешь? Этого я не мог сказать, разве что самую капельку. И вдруг меня охватила слабость, которая всегда охватывала меня с перепоя, и я провалился сквозь ковер, сквозь линолеум и стал подавать голос. Когда я открыл глаза, Нидар-Бергене поинтересовалась, был ли я в контакте с моим астральным телом. Трудно сказать, ответил я и почувствовал, что у меня неотложные дела в уборной.
67)
Мы взяли такси и поехали в центр. Марианна ластилась ко мне, она была довольна вечеринкой. Она завернулась со мной в большую шаль, и мы украдкой потягивали из бутылки пиво. Гленн был в ударе и громогласно рассказывал шоферу анекдоты (человек, у которого не было яиц, устраивается работать на почту — рабочий день начинается в восемь, а ему разрешили приходить в десять, потому что с восьми до десяти все сотрудники только яйца чешут). Я глупо заржал, хотя и видел, что Марианне анекдот не понравился. Водитель же сказал, что это лучший анекдот из всех, что он слышал за последнее время, и Гленну пришлось записать для него этот анекдот. Нидар-Бергене заявила, что точно знает, какой именно камень подходит мужчине с темпераментом Бента.
Мы подъехали к какому-то заведению и купили еще пива, и меня чуть не поколотили там в уборной, потому что Бент обругал последний фильм о Терминаторе. Я взял еще пол-литра и заснул, как раз когда наступил звездный час для Рут и Халфреда, которые собирались петь QueSeraSera в микрофоны с акустическим эффектом.
68)
Весь следующий день я сожалел о том, что так весело гоготал вчера над анекдотом Гленна. Прошел не один час, прежде чем мы с Марианной начали разговаривать друг с другом. Должно быть, она думала, что я сержусь на нее, но я не сердился. Я, наоборот, раскаивался, что так надрался и был вульгарен.
Весь вечер я протосковал перед телевизором.
69)
Гленн позвонил дня через два после вечеринки и поблагодарил от своего имени и от имени Рут (по его мнению, вечер удался на славу). И он пригласил нас в гости на Первое января смотреть вместе соревнования по прыжкам с трамплина в Гармиш-Партенкирхене, которые будут показывать по телевизору. И, само собой, пообедать. Я поблагодарил за приглашение и сказал,
70)
Мы играли в китайские шашки. Обоим хотелось играть красными фишками, и мне пришлось уступить. Ладно, Марианна, играй красными (не будем больше об этом). Но заскучал прежде, чем игра переместилась на середину доски (стань сам этой фишкой, думай и чувствуй как фишка, и тогда ты ее обыграешь)... Но я не смог, и мое внимание рассеялось. Вместо игры я заговорил о вечеринке. Не кажется ли Марианне, что у нас тогда подобралась неудачная компания. Ей так не казалось. Было весело, сказала она, и у нас дома, и потом, когда мы поехали в город (оказывается, в подпитии я был очень мил и забавен). Я предостерегающе поднял Руку, чтобы избавить себя от подробностей, и мне стоило больших усилий не спросить у Марианны, неужели она считает удачным сочетание Гленн—Рюнар, но я поборол себя и вместо этого двинул свою желтую фишку (игра должна продолжаться, пока Марианна не выиграет, это мне было ясно).
Марианна выиграла. Она вела себя великодушно и воздержалась от комментариев, но сказала, что моя беда в том, что я не умею отдаваться азарту. Ты всегда сохраняешь отстраненное отношение, сказала она. И еще она сказала, что если бы я был увлечен ею по-настоящему, то забыл бы об отстраненности, она и без того столько раз сталкивалась с отстраненным отношением, что сыта этим по горло. Отныне она хочет либо все, либо ничего. На это я возразил, что не могу по ее приказу стать вдруг увлекающимся, а также не люблю бестолковые сборища, но пожалуйста, пусть будет все или ничего. И мы повторили это несколько раз: с Марианной может быть только все или ничего. После этого мы легли спать, но не помню, занимались ли мы в тот вечер любовью.
71)
Ночью я проснулся и долго не мог уснуть. Меня вдруг осенило, что я веду себя в отношении Марианны не очень порядочно. Не так, как следует вести себя с женщиной, в которую собираешься влюбиться. Я понял, что говорю с ней неискренно, часто иронизирую и придираюсь по пустякам, совершенно незначительным по сравнению с той большой любовью, которая должна возникнуть между нами, и я битый час лежал и думал, что по части любви я определенно недотягиваю.
Наконец я разбудил Марианну. Марианна, пожалуйста, проснись! Я гладил ее по шее, по лицу и шептал, что она красивая и что она должна проснуться. Она проснулась, кожа у нее была синяя. Вокруг была синяя тьма. За окном возле уличных фонарей кружился рождественский снег. Я спросил у Марианны, не кажется ли ей, что я плохо к ней отношусь. Нет, не кажется. Не заметно ли в моем поведении иронии, высокомерного умничания? Нет, не заметно. Может, эгоистичность? Или деструктивное поведение? Или, может быть, я интересуюсь только ее телом? — настаивал я. Нет, нисколько. Ну тогда какое же оно, мое поведение? — спросил я. Она сказала, что довольна мною во всех отношениях. Так что выброси из головы все эти мысли и постарайся заснуть. Как бы там ни было, мы с тобой одно целое, сказала она. Это прозвучало так мило, что я опять долго не мог заснуть, даже плакал, но тихо, без слез, как бывает при затянувшемся безрадостном оргазме.
72)
Что мы будем делать на Рождество? — спросила Марианна. Как это — что будем делать? А так, что тут многое надо решить заранее: будем ли мы праздновать Рождество вместе или порознь, что приготовим, какой я хочу получить подарок, как мы будем встречать Новый год (ну и так далее). Я сказал, что всегда праздную Рождество с родителями. Она в любом случае к своим не пойдет. Я сказал: да, понимаю. Она закурила сигарету, и, пока она курила, мы оба молчали. Я намекнул, что это был бы неплохой повод помириться с отцом, но она на это не откликнулась. Рождество — самый душевный праздник, и я люблю эти свободные дни проводить вместе с родными, так я и сказал Марианне. Она только бросила: понятно, и мне вдруг стало ее жалко. В ее глазах я прочитал, что бессердечно оставлять ее одну, тогда я позвонил родителям, они пришли в восторг, услышав, что мы приедем вдвоем. Я сказал, что ее зовут Марианна, что она хорошенькая и славная и что я убедительно прошу их не заикаться о помолвке или о свадьбе (конечно, конечно, сказал отец, ты же нас знаешь). Я спросил также, не могут ли они на этот раз, в виде исключения, называть друг друга по имени, а не «отец» и «мать», как у них принято (например, говорить: Оттар, будь добр, нарежь индейку, вместо: отец, будь добр, нарежь индейку). Не беспокойся, мой мальчик, сказал отец (не так ли, мать, мы не подведем?). Мать с радостью согласилась. Итак, все уладилось, Марианна была довольна. И я почувствовал, что настроен далеко не так скептически, как мог бы того ожидать.
73)
В сочельник я отправился в магазин и купил большой букет роз и яйцеварку для отца Марианны. Написал: «Веселого Рождества, папа, привет, Марианна» — и отправил все это ему домой. Мне не давало покоя, что, возможно, в его с Марианной разрыве есть и моя вина.
Мне самому так понравилась эта яйцевар-ка, что я тут же купил еще две — одну для своей матери, другую для нас с Марианной. Отцу я купил дорогие весы для ванной комнаты.
74)