Во все Имперские. Том 2
Шрифт:
— Оставьте нас, — неожиданно приказала Пыталова своим генералам.
Усатые генералы переглянулись, а потом вышли из комнаты.
А вот это мне уже совсем не понравилось. Оставаться наедине с двумя трупами китайцев и шефом политического сыска по фамилии Пыталова мне совершенно не хотелось.
Княгиня решительно встала из-за стола, слишком бодро для её пожилого возраста.
Я догадался, что вот теперь мне зададут по-настоящему важный вопрос.
— Что вам сказало Чудовище? — спросила Пыталова, её старушечьи глаза смотрели прямо на
— Что сказало? — переспросил я, — Ну, Александр-Николай хотел, чтобы мы поддержали его претензии на престол. Но мы, конечно, как верные патриоты России, наотрез отказались помогать узурпатору…
Никаких визуальных эффектов магии заметно не было, но я явственно ощутил, как сейчас в меня вливается нечто очень темное. По ощущениям это было как простуда, у меня вдруг поднялась температура, тело бросило в жар, кости заломило, а руки у меня против моей воли задрожали.
Я понял, что княгиня давит меня своей аурой. В отличие от всех остальных магократов, с которыми мне пришлось встретиться в этом мире, у Пыталовой аура была невидимой. Невидимой, но жуткой и мощной.
Я попытался активировать собственную магию, но ничего не вышло, только сильно кольнуло в голове, как будто княгиня пыталась ухлопать меня инсультом.
— Бесполезно, Нагибин, — холодно заметила Пыталова, — Так что без фокусов. Вы подтерли видео, но мне известно, что Багатур-Буланов перед смертью вам что-то сказал. Что именно?
Вот это было уже интересно. Знать, что неудавшийся Император говорил со мной перед тем, как умереть, могли только мои соратники — Шаманов, Головина и эфиоп. Все враги в этот момент были уже мертвы или в отключке, а Пушкин вообще валялся в саду за окном.
Так что сдать меня Пыталовой мог только кто-то из своих. Я бы поставил на эфиопа.
Тем не менее, я не намерен был отвечать на этот вопрос княгини.
— Да ни хрена он не сказал, — заявил я, — Что он вообще мог сказать? Его же разрубили пополам. В таком состоянии особо не поболтаешь.
— Меня не устраивает такой ответ, — без обиняков призналась Пыталова.
Боль в голове усилилась, теперь у меня уже началась настоящая лихорадка. Жар был таким, что я весь взмок. Заболел живот, а кости заломило так, как будто их перетирали в порошок.
Колени у меня подогнулись, вместе с болью навалилась слабость, я едва стоял на ногах. Боль возрастала, медленно, но неуклонно. Наверное, нечто подобное ощущает героиновый наркоман во время ломки.
Я теперь понял, что делает со мной магия Пыталовой — она просто отключила все мои мозговые центры, ответственные за подавление боли, так что я теперь ощущал каждый свой сустав, каждую частичку тела. И ощущения были неприятными, через несколько секунд у меня болело уже буквально всё.
Я чувствовал, как моя собственная кровь распирает и причиняет боль моим же венам и артериям, как трутся друг о друга мои кости.
Я попытался собраться, но о том, чтобы в таком состоянии активировать магию, не могло быть и речи.
Я, конечно, все еще мог просто дать старушенции в морду, но за это меня вероятно просто убьют. А смерть в мои планы на сегодня не входила.
Кроме того, я не привык избивать пенсионерок.
— Что сказало Чудовище? — медленно, почти по слогам повторила Пыталова.
— Ничего, — прохрипел я, — Его разрубили, оно умерло. И всё…
Температура у меня, по ощущениям, уже была за сорок. Я больше не мог стоять на ногах и тяжело повалился на пол, который показался мне обжигающе ледяным.
Сознание начинало путаться, боль становилась такой сильной, что я стиснул зубы, отчего у меня свело уже челюсть.
— Что он сказал? Всё это прекратится, когда вы ответите, Нагибин. Не раньше.
Но я все еще не намеревался отвечать.
Невидимая аура старухи тем временем травила меня всё больше. Температура уже была такой, что начались судороги, я чувствовал, как у меня во рту скручивается в трубочку язык. Всё тело горело огнём, невыносимо хотелось пить, боль разливалась по мне волнами. Глаза слезились, я уже почти ничего не видел.
Мозг больше не воспринимал ничего, кроме болевых сигналов, я уже даже с трудом понимал, кто я, и где нахожусь.
Зато мне было понятно другое — это уже даже не пытка, а настоящее убийство. Еще минута — и я вырублюсь от боли, а еще через пару минут у меня остановиться сердце или сдохнет мозг от гипертермии.
— Да, я вас убью, — произнесла Пыталова, как будто читала мои мысли.
Или я сказал вслух то, о чём думал?
Хрен его знает, моя соображалка уже настолько перегрелась, что я и сам не помнил этого.
— Ответьте, Нагибин, — потребовала княгиня.
Я что-то пробурчал, вероятно, какое-то ругательство.
— Громче, пожалуйста. Я не слышу, Нагибин.
В этот момент у княгини вдруг тихонько пискнул её смартфон.
Я предпринял попытку встать, но эта попытка была слишком самонадеянной. Я лишь смог чуть-чуть приподнять голову, но моя голова немедленно рухнула назад, так что меня ощутимо припечатало затылком о пол.
А еще через секунду я осознал, что температура спадает, а сознание возвращается ко мне. Боль постепенно стихала, темная аура княгини рассеивалась, так же невидимо и неуловимо, как пришла.
Я кое-как встал на ноги. Меня пошатывало, а пить хотелось так сильно, как будто я провёл пару дней без воды в пустыне.
Пыталова спрятала в карман платья собственный смартфон и брезгливо взглянула на меня:
— Пошёл вон, Нагибин. И никому не сообщайте о нашем с вами разговоре. Мы не любим болтовню, кроме того, вся деятельность Охранного Отделения — секретна, согласно закону. А теперь вон! Проваливайте!
Я попрощался с княгиней, вежливо поклонившись, уже второй раз.
Неожиданное окончание нашей беседы было, пожалуй, даже интереснее самого разговора. Тут было, над чем поразмыслить.