Во все Имперские. Том 2
Шрифт:
Тут до меня наконец дошло, что что-то не так.
— Эй! А где мясо или рыба? — спросил я у поварихи.
— Уж простите, барин, — повариха махнул поварёшкой в сторону стены, которая была задрапирована черной тканью, — Всероссийский траур, по случаю похорон старого Императора. Так что еда только постная.
— Понимаю. Надеюсь, траур продлится один день, а то я веганом быть не подписывался, — ответил я.
— Завтра коронация нового Государя, — заверила меня холопка, — Так что всё будет, барин, не переживайте.
— Очень
Взяв подносы, заставленные тарелками, мы с Шамановым пошли к столу, где уже ждали мои одногруппники — эфиоп, Головина, Пушкин и, к моему крайнему неудовольствию, Чумновская.
Китайцев не было, потому что те были мертвы, Прыгунов отсутствовал по той же причине, графини дю Нор не было, потому что мы её не звали, как и Корень-Зрищина.
— И вас я тоже не звал, Чумновская, — заявил я, садясь за стол.
Чумновская как и всегда была в перчатках и масочке, тарелки перед девушкой были пустыми, она, видимо, уже поела, а я упустил свой шанс увидеть рожу Чумновской без маски.
— Всё в порядке, — успокоила меня Головина, — Её я позвала.
Чего? Головина совсем рамсы попутала.
Я откусил хлеба с маслом, тщательно прожевал, запил тархуном, и только потом объяснил:
— Головина, вы же не думаете, что вы здесь главная, я надеюсь? Кого и куда звать — решаю тут я.
— Это еще почему? — нахмурилась Головина.
— Потому что это я всё придумал, — пожал я плечами, дегустируя суп со спаржей, — Так что нечего разводить тут демократию. Уясните на будущее, Головина. Но раз уж Чумновская приперлась — пусть остаётся, чего уж там. А теперь к делу — что вы сказали Охранке?
— Ровным счетом ничего, — еще больше помрачнела Головина, но спорить со мной не стала, — Они у нас даже ничего и не спрашивали. Только заставили подписать показания, что Корень-Зрищин защищал Чудовище.
Остальные кивнули, Шаманов поддакнул:
— Ага, а про корону и…
Но Головина резко перебила его:
— Тихо! Не здесь!
Я огляделся, но повариха и одинокий парень в центре столовки были от нас далеко, они слышать нашего разговора точно не могли. А сидевшие в другом конце столовки дворянчики — не могли тем более.
— Вы о чём, Головина? — уставился я на девушку.
— Вот об этом, — Головина указала мне на дохлую муху на столе, — Охранка. Весь Лицей слушают после сегодняшнего, я уверена.
— Да кто слушает? — не въехал я, — Дохлые мухи служат в Охранке? Че-т я не вижу на этой мухе синего мундира…
— В Охранке служат члены рода Мухожуковых, — объяснил мне Пушкин, — А у них есть ученые мухи, способные передавать информацию хозяину. А конкретно эта муха, на которую показывает Головина, хоть и без погон, но была живая, пока я её не прихлопнул.
— И сколько тут еще вьется мух вокруг — сказать невозможно, — подтвердила Головина, — Как невозможно и сказать, прилетела ли эта муха на наш сладкий кисель или подслушать, о чём мы тут говорим.
— Понятно, — кивнул я, — Конспирация — это, конечно, хорошо. Но нам надо действовать быстро, нужные нам вещи могут и исчезнуть оттуда, куда мы их положили.
— Да не, не исчезнут, — заверил меня эфиоп, — Я только что смотрел. Всё в порядке.
— Пока что в порядке, — напомнил я.
— Да прекратите уже, — вышла из себя Головина, — Я же говорю, не сейчас. Встретимся ночью. В комнате у Нагибина, в два.
— А почему у Нагибина? — спросил я, — Вообще в два ночи я обычно приглашаю к себе барышень поприятнее, чем вы, Головина. Кроме того, в мою комнату мухи из Охранки тоже могут залететь.
— У меня есть план, — холодно ответила Головина, — Так что мухи нас не потревожат, обещаю.
Эта прыщавая заучка явно тянула на себя одеяло, но я не стал ей мешать. Мне вдруг стало интересно, что из этого получится.
— Ладно, добазарились. Но до двух часов ночи мне нужно кое-что выяснить. Желательно прямо сейчас. Где спят дю Нор и Корень-Зрищин?
— А тебе зачем? — удивился Пушкин, — Дю Нор — еще понятно, я бы и сам был не прочь к ней заглянуть, если бы знал, где она спит. Но Корень-Зрищин-то тебе на фига? Хочешь его придушить во сне? Ты совсем отморозок, Нагибин?
— Возможно, — уклончиво ответил я, — Вы просто скажите, где они. А там я сам разберусь.
— Ну, Корень-Зрищин раньше был моим соседом по комнате, — признался Пушкин, — Только вот он перевелся. Корень-Зрищин больше не на тёмном факультете, час назад он упаковал вещички и переехал на так называемый «золотой факультет», где учится знать. Ну, оно и неудивительно, учитывая, что Корень-Зрищин теперь официально защитник Императорской крови, рисковавший собой ради Чудовища. А его батя — канцлер Тайного Совета, второй человек в государстве.
— Как парию вообще могли назначить канцлером? — пробурчала из-под маски Чумновская, — Такого никогда не было, ни разу в истории. Наши кланы даже в Тайный Совет никогда не вводили.
— А может новый Император решил взять курс на защиту худородных кланов, не? — спросил я, — Вот кого-то из твоих родичей, Чумновская, он, например, мог бы назначить министром здравоохранения. Почему бы и нет? У вас и масочки уже у всех надеты.
— Масочки нужны, — обиделась Чумновская, — Ты просто не видишь микробов, Нагибин, тебе повезло жить в блаженном неведении. А я их вижу, эти твари повсюду, даже в супе…
— Меня сейчас волнует другая тварь, по имени Корень-Зрищин, — отмахнулся я от Чумновской с её микробами, — Так куда он переехал? Где он теперь обитает?
— Не знаю, — признался Пушкин, — Где-то на верхнем этаже Галереи, над нами. Он мне не докладывал. И ты учти, что это у нас в подвале один пьяный холоп-слуга. А верхний этаж Галереи, где живёт знать, хорошо охраняют.
— Я разберусь, — заверил я потомка поэта, — А что с дю Нор? Она же наша одногруппница, так что должна жить с нами в подвале.